Фортуна Флетчера - Джон Дрейк

— Что? — переспросил Виктор, поглощенный своим занятием.

Александр покачал головой.

— Почему он довольствовался титулом баронета? Он мог бы купить себе пэрство! — Он повернулся к брату. — Виктор! Это решение всех проблем: твоих долгов, моих и матушкиных. Мы знали, что он богат, но, святой Иисусе! Это, возможно, величайшее состояние в Англии.

— Ага! — воскликнул Виктор, когда его пальцы нащупали потайную пружину, и из боковой части стола выскочил маленький ящичек.

Он выхватил оттуда пачку бумаг, и Александр тут же бросил конторскую книгу. Оба знали, что это может быть, и на сей раз обошлись без перебранок. Они разложили бумаги на столе и стали читать вместе.

— Где завещание? — с тревогой спросил Виктор.

— Здесь! — сказал Александр, хватая документ, и они прочли его от слова до слова, от точки до запятой.

— Итак, — сказал Александр, — оно, в общем-то, не говорит нам ничего нового.

— Вот именно, — подхватил Виктор. — Главное мы и так знаем. Старый ублюдок в семьдесят пятом составил новое завещание, оставив все Ублюдку. Он нам об этом достаточно часто напоминал, не так ли?

Александр кивнул и ткнул пальцем в разложенные перед ними письма.

— В любом случае, — сказал он, — посмотри на это. Здесь все про Ублюдка. Вот письмо к матери!

— Какая мерзость, — сказал Виктор. — Любовное письмо нашего отца к одной из его собственных служанок… «Моя единственная истинная любовь Мэри, с которой я никогда не расстанусь»… как трогательно! Кто бы мог подумать, что в старом борове есть поэзия? Как думаешь, что случилось с маленькой Мэри?

— Умерла при родах, — ответил Александр. — Вот здесь сказано — письмо от преподобного доктора Вудса из Полмута. Похоже, Ублюдка отдали на попечение доброго доктора, чтобы уберечь от мачехи и сводных братьев! Ну, что ты на это скажешь?

— Что? — с притворным ужасом спросил Виктор. — Неужели мы могли причинить вред младенцу? — Он достал платок и приложил его к уголкам глаз. — Я плачу от одной только мысли об этом!

Он положил руку на плечо брата и заглянул ему в глаза.

— Ну скажи, — проговорил он, — ты можешь представить, как перерезаешь милое горлышко младенца? — Он нахмурился, когда ему в голову пришла мысль. — Нет, — сказал он, — так останутся следы, верно? Лучше утопить его в корыте. — Он погрузился в размышления. — Разумеется, потом оно должно быть сухим. Так что сначала я бы снял с него одежду, а потом…

— Виктор, — прервал его разглагольствования Александр, — знаешь, иногда ты вызываешь у меня дрожь.

Виктор улыбнулся и взял письмо доктора Вудса. Он поцеловал его.

— Неважно, — сказал он, — дитя теперь стало мужчиной. Но, по крайней мере, мы знаем, где он.

— Да, — ответил Александр. — После всех этих лет мы можем что-то с ним сделать. Ты должен немедленно ехать в Лондон к юристам, а я отправлюсь в Корнуолл. Наконец-то мы знаем, где он, и знаем его имя: Джейкоб Флетчер.

4

Вот каково было попасть на флот по принуждению. Всю ночь я провел взаперти в одном конце комнаты на втором этаже, за тяжелой дубовой решеткой, которая тянулась от стены до стены и от пола до потолка, разделяя помещение надвое. Урывками я начал осознавать, что меня окружает. За решеткой, в которую я был вжат, виднелась грязная, захламленная комната с несколькими столами и стульями и горами мусора, скопившегося за долгое время пребывания здесь толпы мужчин. Скудный свет исходил от нескольких свечей, мерцавших на столе, где сидели или спали вповалку наши стражи, якобы несшие вахту. По их сторону решетки было почти столько же народу, сколько и по нашу, и они, как и мы, в основном спали на полу. Но у них было куда больше места, одеяла и соломенные тюфяки.

Ночь была не из приятных. Я оказался втиснут в грязную человеческую массу. В этой тесноте мне едва хватало места, чтобы сидеть на полу, прислонившись спиной к стене, с решеткой вместо подушки и с пьяным в стельку рыбаком под боком. Как и все остальные в этой камере, кроме меня, он был мертвецки пьян. И все же в помещении не было тихо. Всю ночь здесь раздавались кашель и стоны людей, которые не могли ни толком проснуться, ни толком заснуть. В редкие минуты бодрствования я тревожился о своей судьбе и о том, как исправить эту ужасную ошибку. Ведь я точно знал, где нахожусь: это был «Ронди», вербовочный пункт пресс-ганга в таверне «Три голландских шкипера», старом трактире у нижней гавани в худшей части Полмута. Он стоял прямо у портовой лестницы, что было удобно для выхода в море. Все знали, где находится «Ронди», и моряки никогда не ходили мимо него в одиночку или по ночам. Но пресс-ганг меня никогда не беспокоил, ведь я, по идее, был от него освобожден… так что же я здесь делал?

В конце концов я уцепился за эту мысль: утром все разъяснится, и меня отпустят. В любом случае, Дэвид и Енох наверняка расскажут миссис Уилер, а та сообщит в контору Пенденниса, и меня непременно спасут. Так прошла ночь, и, как всегда, наступил рассвет. Свет медленно проникал сквозь два окна большой комнаты. С моего места было видно одно из окон. Я видел, как по воде бежит мелкая рябь. Красивое зрелище, но в тот раз оно наполнило меня лишь унынием.

Тут рыбак зашевелился, расталкивая соседей локтями. От него несло навозом, а вид у него был смертельный. Постепенно все стадо проснулось и начало переговариваться и жаловаться. Разговоры шли все о кораблях, порках и ужасах флотской жизни. Что еще хуже, рыбак — тот самый, что кашлял всю ночь, — начал намеренно тереть голое колено о грубый кирпич стены. Ему это явно не нравилось, он стиснул зубы от боли. Вскоре у него на ноге появилась открытая рана, по которой заструилась кровь.

— Что вы делаете? — прохрипел я, пересохшим и забитым слизью за ночь горлом.

— Нечестно… Не пойду, — сказал он. — Жена и детишки дома… Флот калек не берет.