Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

обществе, он почти полностью поглощен собой и страдает от чувства абсолютной изоляции, даже в присутствии наставника, который помогает ему пройти испытание (так же шаман ведет своего ученика). Кульминация обычно наступает очень быстро и сопровождается фазой радостного возбуждения. Пройдя испытание, субъект чувствует себя обновленным, он убежден, что открыл великую истину или новый духовный мир[425].

Многие бесспорно великие деятели XIX и XX веков – Ницше, Дарвин, Достоевский, Толстой, Фрейд, Юнг, Пиаже – периодически страдали от приступов беспокойства и неуверенности в себе. Такая «психопатология» (термин, несколько нелепый в этом контексте) возникала как следствие совершаемого ими революционного исследования (в действиях, воображении или размышлениях). С точки зрения сравнительной психологии несложно понять, что их роль в нашем обществе аналогична роли архаического религиозного лидера и целителя.

Рис. 50. Двойная смерть героя-революционера

Для обычного члена племени инициация (навязанная общиной) означает смерть ребенка и возрождение взрослого человека. Для будущего шамана этот обряд (совершаемый добровольно) символизирует распад социально обусловленной зрелой личности и возрождение уникальной индивидуальности. Этот процесс показан на рисунке 50. Те, кто проходит второе посвящение, страдают от жизни сильнее и глубже, чем их современники. Они, по мнению Юнга, являются самыми «сложными и разносторонними умами своего времени»[426]. Эти творческие личности обнаруживают возникающую аномалию и начинают приспосабливаться к ней задолго до того, как обычный человек замечает, что обстоятельства несколько изменились. Входя в транс, шаман проживает будущую жизнь своей общины. Этот опасный человек может быть целителем своего народа, потому что пострадал больше, чем его соплеменники. Если кто-то в его окружении (или в группе) заболевает, обессиливает – начинает путешествие в страну мертвых, страдает от ужасного неизвестного, – шаман должен стать его проводником, объяснить, что происходит, воссоединить его с группой (или обновить ее) – восстановить парадигматический контекст ожиданий и желаний, в котором исследование, проводимое человеком и обществом, остается терпимым. Истинно творческая личность «была там и сделала это» и потому может сопровождать других, добровольно начинающих подобное путешествие или грубо выброшенных в новую реальность.

Древние шаманы обычно были людьми, отмеченными судьбой или «волей богов», – имели особую наследственность, пережили «чудесное» (новое) событие во младенчестве или позже (родились в сорочке; выжили после удара молнии) или отличались психическими отклонениями (страдали от эпилептических припадков, видели галлюцинации)[427]. Уникальность личности или истории жизни в сочетании с привычными общественными укладами обрекали будущего шамана на переживание настолько аномальное, что оно не могло быть осмыслено как нечто реальное (произошедшее на самом деле) и в то же время как возможное в пределах, определенных господствующими социальными представлениями. Таким образом, этот опыт – если его «признать» и «обработать» – бросал роковой вызов достоверности бесспорных убеждений, лежащих в основе здравомыслия, то есть устойчивости исторически сложившихся в обществе способов приспособления к необычной ситуации и определения значимости окружающих предметов и явлений. Это особое переживание служило, так сказать, воротами в неизвестное – шлюзами или порталом, через который могла хлынуть неизбежно разрушительная и потенциально созидательная новизна. Шаман был готов лицом к лицу встретить этот бурный поток как человек, испытывающий экстаз, верный себе философ-новатор или ученый, упорно не покидающий территорию, на которой происходят события (процедурные, эпизодические или смысловые по структуре), чуждые обычному члену группы и его прозаическим нравственным ожиданиям. Эмпирический диапазон творческого деятеля выходит за рамки культурной адаптации, привычной для общества в целом и его отдельных представителей. Вместо того чтобы игнорировать или не осмысливать новые явления (которые частично или полностью противоречат условным ожиданиям социума) и действовать так, будто их не существует, творческий исследователь (добровольно) признает их реальность и соглашается на разрушение текущего (нравственного) мировоззрения и моделей поведения. Такой распад личности, в эпизодическом представлении равноценный смерти, помогает временно переосмыслить происходящее. Более того, он является предварительным условием для более глобального возрождения душевной гармонии и общественного порядка.

Будущего шамана тревожит то, что устоявшиеся традиции кажутся ему несовершенными или противоречат его внутренним представлениям. Он переживает крушение, вызванное неким аспектом его личного опыта, аномалией существования, которую нелегко интегрировать в привычную картину бытия. Это состояние сталкивает его с неизвестностью, от которой раньше защищала культура. В период инкубации, предшествующей инициации, он обычно совершает поступки, которые являются признаками серьезного психического расстройства (как в настоящем, так и в прошлом). Будущий шаман ведет себя странно, ищет уединения, впадает в ярость, теряет сознание, живет один в горах или лесах и страдает от видений и приступов рассеянности. Соплеменники объясняют это одержимостью. Распад личности и повторное воздействие хаоса сопровождает внутрипсихическое подчинение непроизвольной работе врожденных механизмов [эпизодических, лимбических, управляемых правым полушарием (?)], ответственных за разрушение и обновление условного знания. Этот процесс, в частности, выражается в спонтанных действиях, совершаемых по мифологически обусловленному образцу традиционного обряда посвящения в члены общины, который, возможно, первоначально и служил его источником.

Душу шамана «уносят духи» – обитатели области эпизодического, – и она возвращается в «обитель богов». Это место существует вне времени и пространства и характеризуется той же полнотой бытия, что и доисторический или постапокалиптический рай. «Вступлению» на эту территорию предшествует полное духовное разложение, сопровождаемое ужасающими видениями пыток, расчленения и смерти. Посвящаемый в шаманы спускается в матриархальный ад, который предшествовал творению и сопровождал его. Он проходит через отверстие в скалах или ворота в форме челюстей, покидает тело, которое превращается в скелет, и как бы со стороны наблюдает за происходящим. Ему удаляют или меняют местами внутренние органы, ломают руки и ноги, выкалывают глаза. Его пожирает змея или великанша, его варят, жарят или иным образом обнажают до самых костей. Элиаде пишет:

Великое душевное смятение будущего шамана, иногда приводящее к полному распаду личности и безумию, может расцениваться не только как смерть при прохождении обряда инициации, но и как символическое возвращение к докосмогоническому хаосу, к аморфному состоянию, предшествующему мирозданию, которое невозможно описать. Как известно, для архаических и традиционных культур символическое возвращение к хаосу равносильно подготовке к очередному творению. Отсюда следует, что душевное смятение будущего шамана означает разложение обычного человека и зарождение новой личности[428].

При таком распаде знакомые предметы и явления теряют общепринятую значимость, которую они со временем приобрели, и снова становятся чем-то эмоционально непостижимым – бесконечно угрожающим и многообещающим неизвестным. Воздействие последовательных обновлений жизненного опыта составляет эмоциональное и мотивационное ядро экстаза, основу религиозных переживаний (и смысла как такового) – до того, как они будут оформлены в догмат. Распад переживается в образном или эпизодическом представлении как смерть – точнее, смерть члена общества: разрушение сформировавшихся в сознании представлений