Хватит выгорать. Как миллениалы стали самым уставшим поколением - Энн Хелен Петерсон

так: если твой родитель – врач, то у твоей семьи будут хорошие вещи; у других детей родители – другие врачи, значит у них будут вещи получше. Так зачастую и строится иерархия высшего класса в маленьком городе: профессионалы высшего среднего класса отличаются лишь нюансами и практикуют облегченный вариант «стратегии яппи». Мой отец пошел в медицину в том числе потому, что он знал, что это средство достижения образа жизни среднего класса, вокруг которого крутились его родители.

В детстве я почти не замечала, что у моей семьи финансовые трудности, что в те первые годы отец едва закрывал студенческие кредиты и ипотеку или что моя мама чувствовала себя неуютно на мероприятиях, где другие жены врачей были одеты в платья от Nordstrom, а она – в то, что сшила сама годом раньше. Но в этом и суть высшего среднего класса: они редко говорят о деньгах, по крайней мере, о их нестабильности. Ни между собой, ни тем более со своими детьми. В конце концов, это привычка среднего класса – избегать разговоров о неприличных деталях сохранения статуса или просто прикрываться «тяжелой работой».

В результате до десятого класса я почти не чувствовала классовой неустойчивости, даже когда в моем городе произошли кардинальные перемены: и после принятия законов о праве на труд, которые подорвали влияние профсоюзов, поддерживающих синих воротничков из среднего класса, и после судебных разбирательств о лесопользовании, которые постепенно ликвидировали высокооплачиваемые рабочие места на лесозаготовках и лесопилках по всей области. Я помню, как в окнах домов по всему городу висели таблички «Это домохозяйство поддерживается деревянным долларом», но поскольку детей учат молчать о финансовых проблемах, а моя семья не испытывала их напрямую, я считала это общественным кризисом, а не финансовым.

У нас в городе большинство знакомых мне родителей были рабочими из среднего класса с «хорошей работой». В течение 80-х и 90-х годов они переживали периоды безработицы из-за обрушения лесной промышленности и общей нестабильности, после того как в 1986 году был принят закон о праве на труд и профсоюзы начали исчезать. Среди них были фермеры, которым все чаще приходилось искать подработку, чтобы подкрепить непредсказуемый доход от земли. Были и те, у кого никогда не было «хорошей» работы, или те, кто сменил «хорошую» работу на двухсменку или на две работы. Были сотрудники торговли, матери-одиночки, работавшие в две смены, чтобы содержать семью. Люди с родителями, не знающими английский. Уборщики, парикмахеры, бармены, санитары, другие сотрудники, которых не поддерживал профсоюз. Практически невидимки. Некоторые не работали; некоторые едва-едва сводили концы с концами, их принято называть работающими бедными.

В детстве миллениалов их семьи в похожих городах переживали (или осознавали и боялись) нисходящую мобильность. Сильнее всего этот процесс затронул разведенных женщин, но эту проблему практически никто не изучал. До развода мужчины в таких семьях были основными или единственными кормильцами. После развода матери «обходились» 29–39 % от прежнего дохода[43]. Ленор Вайзман, автор книги «Революция развода» (The Divorce Revolution), отмечает, что если уровень жизни мужчин после развода часто повышается (в среднем на 42 % в первый год), то уровень жизни женщин и их несовершеннолетних детей резко снижается (в среднем на 73 %). Если вы или ваши родители переживали развод, скорее всего, вы интуитивно улавливаете эту математику.

Тем, кто не сталкивался с разводом, или благополучно его пережил, скорее всего, трудно понять эти показатели: разве отец не будет, как и раньше, финансово поддерживать семью? Конечно, нет: алименты могут покрывать только основные расходы по уходу за ребенком; их редко хватает, чтобы обеспечить прежний уровень «семейного дохода» (более того, в 1980-х годах средний размер алиментов на ребенка также снижался и едва ли половине удалось получить причитающиеся им выплаты).

По иронии судьбы, причиной такой нисходящей мобильности отчасти стало появление «полюбовного развода», впервые принятого в штате Калифорния в 1969 году, который позволял обеим сторонам подать на развод без доказательств нарушений с обеих сторон. Это облегчило женщинам, состоящим в несчастливых и/или жестоких браках, возможность уйти от своих мужей, но общество почти не заботило, что будет с этими женщинами после развода.

Большинству разведенных женщин было невероятно трудно, почти невозможно заработать на финансовую независимость. Они не ленились, но многие бросали работу, чтобы воспитывать детей. После развода им часто было трудно или невозможно восстановиться в должности или даже найти работу. Их бывшие мужья, напротив, работали и строили карьеру на прежнем рабочем месте; Ньюман называет это «профессиональной мобильностью» – это способность в случае увольнения искать работу или найти работу того же уровня.

Нисходящая мобильность после развода и сопровождающее ее чувство неустойчивости влекут за собой цепочку психологических последствий: дети сталкиваются не только с распадом семейной ячейки, но и осознают финансовое положение своей семьи, классовый статус и что они могут себе позволить, а что нет. В семьях бывшего среднего класса это также часто приводит к тому, что детям приходится просить, умолять родителя о «лишних деньгах», которые не покрываются алиментами: на ремонт машины, очки, стоимость лагеря или репетиторство.

Именно это произошло, когда мои родители развелись, когда мне было шестнадцать лет. Моя мама была учительницей, она помогла отцу закончить медицинский институт, а затем бросила работу, чтобы заботиться о нас с братом, в основном из уважения к более высокому зарплатному потенциалу отца. Когда мои родители разводились, мама наняла хорошего адвоката, чтобы добиться финансового свидетельства того, что она потеряет после развода, то есть алиментов.

В этом ситуация моей мамы – и, соответственно, моей семьи – была уникальной. Она смогла закончить магистратуру, которую решила не получать, пока отец учился в медицинском. Оплата многих занятий, необходимых для моего «образования», была предусмотрена в бракоразводном договоре. Но были и другие незначительные финансовые нюансы в грандиозной схеме экономических лишений, которые все равно сильно пошатнули меня. Так и происходит при нисходящей мобильности, будь то развод или потеря работы: она выбивает почву из-под ног. Впервые в жизни я остро осознала, что такое деньги – не свои собственные, но те, которыми каждый из родителей мог пользоваться ежемесячно. Я знала, что мы не можем позволить себе ипотеку на дом, в котором жили всей семьей, и во время поисков нового жилья я точно знала, какой дом, в каком районе мы можем себе позволить. Я знала, каково это – просить, умолять и доставать родителей ремонтом машины, на которой я ездила в школу, хотя я изо всех сил старалась не показывать своим друзьям и остальному миру классовую неустойчивость.

Уточню: даже после развода моя семья еще могла поддерживать образ жизни