Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

чтобы они обработали его и чтобы он получил его плод от них. Он послал своего раба, чтобы работники дали ему плод виноградника. Те схватили его раба, они избили его, еще немного – и они убили бы его. Раб пришел, он рассказал своему господину. Его господин сказал: может быть, они его не узнали (в оригинале: может быть, он их не узнал). Он послал другого раба. Работники побили этого. Тогда хозяин послал своего сына. Он сказал: может быть, они постыдятся моего сына. Эти работники, когда узнали, что он наследник виноградника, схватили его, они убили его. Тот, кто имеет уши, да слышит!

Иисус сказал: Покажи мне камень, который строители отбросили! Он – краеугольный камень[593].

Взгляните в лицо тому, что вы отвергаете, примите то, что отказываетесь признать, и вы найдете сокровище, которое охраняет дракон.

Материальный мир как архаичный локус неизвестного

…все эти мифологические картины представляют трагедию психики в отдельной части сознания, показывая человека одновременно и как нуждающегося в искуплении, и как искупителя. Первая формулировка христианская, вторая – алхимическая. В первом случае человек считает, что сам нуждается в спасении, и поручает его автономной фигуре божества… во втором он берет на себя обязанность совершать спасительное действо и приписывает страдание и последующую нужду в искуплении anima mundi [душе мира], заключенной в материи[594].

Алхимию проще всего понять как попытку получить философский камень – lapis philosophorum, – обладающий способностью превращать неблагородные металлы в золото и дарующий своему хранителю бессмертие, душевный покой и хорошее здоровье. На Западе алхимическая процедура растянулась примерно на двадцать столетий и завершилась в эпоху Ньютона. На Востоке она имела столь же длинную и сложную историю.

Невозможно понять сущность алхимической мысли или ее значение для современной психологии, не осмыслив систему понятий этой оккультной науки. Вещество, с которым работал алхимик, имело лишь отдаленное сходство с современной материей, хотя и носило то же название. Есть разные способы разделить мир на части, и они не обязательно сопоставимы. Многое из того, что алхимик считал «вещью», мы не стали бы рассматривать как характеристику объективного мира, а то, что было для него единым, для нас имеет явные различия. Существуют две основные причины такого расхождения во мнениях.

Во-первых, система понятий, используемая для анализа мира, в значительной степени проистекает из природы цели, которой в настоящее время посвящена деятельность. Цели, преследуемые алхимиком, радикально отличались от наших современных стремлений. Во многом они были гораздо более всеобъемлющими (совершенство природы) и содержали психологические формулировки (искупление испорченной материи). Поскольку алхимическая процедура была обусловлена восприятием «идеального состояния», она производила оценочные категории. Явления, возникающие в ходе целенаправленных действий, по сути, классифицируются как уместные или неуместные по отношению к некоей цели. Первые далее подразделяются на полезные (хорошие), и препятствующие (плохие). Поскольку поведение человека мотивировано и помогает управлять эмоциями, очень трудно построить систему классификации, если ее элементы лишены значимости. Это стало возможным лишь с появлением строгой эмпирической методологии. То есть донаучные системы классификации, подобные тем, что применялись в алхимической процедуре, опирались на эмоциональную оценку, даже если речь шла о материи или золоте – понятиях, которые кажутся нам знакомыми.

Во-вторых, нам кажется, что чем хуже что-то было изучено, тем шире категория, используемая для обобщения или описания. По мере продолжения исследований возникают более тонкие различия и некогда единые вещи делятся на ранее неявные составные элементы (например, явления природы). Мы больше не рассматриваем традиционные четыре стихии – огонь, воду, землю и воздух – как неразложимые элементы или даже как понятия, существующие на одном уровне анализа. Дальнейшие исследования изменили наши системы классификации: сравнительно простой материальный мир предков превратился в нечто гораздо более сложное, полезное и разнообразное. Следовательно, мы утвердились в мысли, что изначальные стихии на самом деле вовсе не были элементами (не понимая, что элемент – это инструмент и что несовершенный инструмент все же гораздо лучше, чем его отсутствие).

Подавляющее большинство критериев оценки донаучных представлений в сочетании с относительно слабой способностью находить различия породили очень обобщенные архаичные категории с современной точки зрения. Сейчас мы выделяем множество отдельных явлений в каждой из этих категорий, опираясь на многовековые исследования, которые отделяют нас от средневековых и более древних предков. Наше восприятие изменилось до такой степени, что употребление одного и того же многозначного слова стало лишь исторической случайностью. Чтобы поговорить об этом более детально, сначала нужно изучить алхимическую материю и сравнить ее с современным понятием материи.

Алхимическая материя представляла собой субстанцию, наполняющую знание, и даже более того – вещество, из которого состояло существо, постигающее знание. Этот первичный элемент был в чем-то гораздо более похож на информацию в современном смысле этого слова (или на Дао с точки зрения восточной философии). Это то, что имеет значение[595] (что нам небезразлично, что нас волнует, что нельзя игнорировать, что информативно) или отвечает на вопрос, в чем дело? Мы получаем новые сведения, исследуя неизвестное и уделяя внимание значимым вещам, с их помощью формируем образ себя (модели поведения и схемы представления) и картину привычного мира. Пиаже писал:

Знание не рождается в субъекте или объекте; оно начинается со взаимодействия… то есть взаимного и одновременного формирования субъекта, с одной стороны, и объекта – с другой[596].

Первичным элементом алхимии было нечто неявно существующее в мире, часто скрытое и появляющееся неожиданно. Это свойство объекта можно рассматривать как способность выходить за пределы привычных представлений и становиться чем-то другим при попадании в незнакомую ситуацию или при проведении необычного исследования. Новая вещь сначала заявляет о себе посредством переживаний, которые она вызывает. Непредсказуемые свойства ранее привычного (классифицированного) предмета или явления вызывают у наблюдателя эмоции. Это и есть проявление «духа преобразования». Человек испытывает страх или надежду и может начать исследование, чтобы определить новые свойства меняющегося объекта и затем включить их в предыдущую систему категорий. И они вновь становятся характеристиками определенного класса вещей. Преобразованная субстанция также может изменить систему восприятия, потому что теперь она рассматривается как нечто, сильно отличающееся от привычного представления о ней. (Первый случай представляет собой нормальное изменение, второй – революционное.)

Когда завершается исследование нового предмета или явления, оно приобретает определенный социально-исторический контекст и упорядочивается в соответствии с побуждением, которое появляется в нужный момент в определенной ситуации: обещанием, угрозой, удовлетворением, наказанием (или ничем из вышеперечисленного). Это верно в отношении системы классификации отдельного животного, которое не может вывести эмпирическую