Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

2) тогда единый дух (в данном контексте представляющий патриархально-духовную категорию) + тело (представляющее матриархально-материальную категорию) = единство духа и тела;

3) и тогда единство духа и тела (в данном контексте представляющее патриархально-духовную категорию) + мир (матриархально-материальная категория) = единство духа, тела и мира.

Все три этих союза можно считать вариантами кровосмешения (брат/сестра, сын/мать, Король/Королева). Первая стадия – единение разума – считалась необходимой и значимой, но неполноценной. Очень важным шагом на пути к окончательному воссоединению было слияние обновленного разума с телом (вторая стадия):

Поэтому, о Разум, научись испытывать сострадательную любовь к своему собственному телу, научись сдерживать свои тщетные желания, ибо это может пригодиться тебе во всех вещах. К этой цели я буду неуклонно идти, чтобы напиться с тобой из источника силы, и, когда двое станут одним, в их единении ты обретешь покой. О, Тело, подойди поближе к этому источнику, чтобы вместе с твоим Разумом ты могло напиться вдоволь и уже не испытывать жажду тщетных желаний. О, невиданная сила этого источника, которая превращает двоих в одного и примиряет врагов! В источнике любви душа и дух могут превратиться в разум, а в результате этого тело и разум образуют целостного человека[646].

Однако критическое значение имела третья стадия, поскольку одного философского знания и обновления внутренних убеждений – даже представленных в действии – было недостаточно. Воплощенное единство должно распространиться на весь мир, рассматриваться как аспект опыта и, следовательно, приравниваться к самосознанию (и даже отождествляться с ним).

Алхимики пытались искупить материю, превратить ее в идеал. Эта процедура основывалась на предположении о том, что материя изначально была испорчена – как и человек в истории бытия. Изучение трансформации разложения и преодоления ограничений активизировало в сознании алхимика последовательность событий в мифах. Этот алгоритм лежал в основе всех религий. Традиционное христианство считало, что жертва Христа завершает историю и что вера в эту жертву гарантирует спасение. Алхимия отвергла такую позицию и стала преследовать то, что осталось неизвестным. В этой (героической) погоне алхимик преобразился:

Если христианин верит, что человек освобожден от греха искупительным деянием Христа, то алхимик явно придерживается той точки зрения, что «восстановления изначальной и не подверженной разложению природы» еще нужно добиваться с помощью алхимического искусства, а это может означать только то, что искупительный труд Христа считается незавершенным. Принимая во внимание то, что «Князь мира сего» без всяких помех продолжает повсеместно творить зло, к этой точке зрения нельзя не отнестись с пониманием. Совершенно естественно, что для алхимика, который хранил верность Ecclesia spiritualis [духовная церковь], делом величайшей важности было превращение себя в «незапятнанный сосуд» Параклета и, таким образом, реализация идеи «Христа» в сфере, значительно превосходящей простую его имитацию…[647]

Представление Христа «в сфере, значительно превосходящей простую его имитацию» стало поистине ошеломляющим. Оно подняло религиозное верование на новый уровень – сделало его чем-то гораздо более пугающим и многообещающим. Последовательность алхимического преобразования соответствовала повествованию о Страстях Христа – мифу о герое и его искуплении. Основная идея алхимии состоит в том, что личный отказ от тирании и добровольное стремление к ужасающему неизвестному, основанное на вере в идеал, может породить тотальную трансформацию сознания. Свидетельства о чем-то подобном можно найти лишь в самых сложных религиозных мифах:

Сын великого Мира (Макрокосма), Теокосмос, то есть божественная сила и мир (существование которого, к сожалению, даже сегодня отрицается в стенах университетов теми, кто обучает природе в духе язычничества, а также многими создателями медицинской науки), является образцом камня, который есть Теантропос, то есть Бог и человек (существование которого, как говорит нам Священное Писание, создатели Церкви также отрицали); и из того же самого, из Великой Мировой Книги Природы (и в нее) излучается непрерывная и вечная доктрина для мудрецов и их детей: воистину, это великолепное живое подобие нашего Спасителя Иисуса Христа, Великий Мир, который по природе очень похож на него (такие же: волшебное зачатие, рождение, невыразимые силы, добродетели и результаты); так что Бог, наш Господь, помимо библейских историй своего сына, создал также особый образ для нас и естественно представил его в Книге Природы[648].

Алхимик пережил глобальное психологическое преобразование в погоне за неизвестным. От такого же соприкосновения с абсолютной новизной на разных этапах истории развивался патриархальный монотеизм. Это символическое выражение действия инстинкта, которое проявляется мифах о герое всякий раз, когда, желая улучшить жизнь, он смело отправляется на битву с неизвестным. Алхимик испытал то, что всегда чувствует человек, решившись встретиться лицом к лицу с каждым аспектом своего существования (индивидуального и коллективного), не отрицая их и не идя на поводу у бесплодных предубеждений.

Страсти, которые вибрируют в [алхимических текстах], подлинны, но они были бы абсолютно непостижимы, если бы lapis [философский камень] был не чем иным, как химической субстанцией. Он также не рождается и в результате созерцания Страстей Христовых, это – реальное ощущение человека, который в ходе исследования непознанного всерьез (на грани самопожертвования) вошел в контакт с компенсирующим содержанием бессознательного. Он не мог не видеть сходства этого содержания с догматическими образами, и у него могло возникнуть искушение предположить, что его идеи были не чем иным, как хорошо ему знакомыми религиозными концепциями, которые использовались для того, чтобы объяснить химический процесс. Но из текста явно следует прямо противоположное – реальные ощущения в ходе opus [действа] имели все более усиливавшуюся тенденцию к ассимиляции догмы[649].

В христианстве дух нисходит в материю. Результатом этого союза является рождение Христа (и, к сожалению, ясное осознание его противника). В алхимии, которая дополняла односторонние взгляды христианства, материя поднимается к духу, чтобы достичь аналогичного результата – получить lapis philosophorum, или философский камень, воплощение которого в абстрактно-материальной форме имеет несомненное сходство с Христом. Этот камень состоял из самых парадоксальных элементов: он был низменным, дешевым, незрелым и изменчивым; совершенным, драгоценным, древним и твердым; видимым для всех, но таинственным; дорогим, темным, скрытым и явным; имеющим одно название и множество имен. Lapis был также возрожденным Королем, мудрым стариком и ребенком. Мудрый старик хранит знания, выходящие за пределы истории. Ребенок представляет творческие возможности человека, присутствие Святого Духа. Он олицетворяет не порождение невежества, а невинность зрелости. Он предшествует истории личности и общества и предвосхищает ее:

Дитя – это все, что оставлено, открыто и в то же время божественно и могущественно; это ничтожное, сомнительное начало и триумфальный конец. «Вечное дитя» в человеке – это