Папы – не мамы. Как отцы влияют на жизнь девочек – маленьких и взрослых - Анастасия Андриян

отражение в нашей жизни или мыслях, мы выстраиваем эмоциональный контакт. Равнодушие возможно только к тем вещам, которых в нашей жизни нет и о которых мы не думаем. Как только подумали – выстроили с этим эмоциональную связь.

Мысль может отвергаться (неинтересно, неважно, бесполезно) и снова уходить в бессознательное. Тогда к этой мысли или объекту вновь формируется равнодушие.

Упоминаемая ранее моя одногруппница Г. имела раздражающую привычку делать в большой компании вид, что она разбирается во всех областях, о которых только ни заходила речь. Нельзя сказать, что Г. не была начитанной или умной, однако это только ухудшало ситуацию и вызывало у окружающих негатив по отношению к ней. Г. встревала в дискуссию, выдавала какой-то малоизвестный факт по теме, создавая впечатление своей глубокой осведомленности, и перетягивала на себя внимание.

Однако если она сталкивалась с человеком, по-настоящему хорошо владеющим материалом, то быстро тушевалась, и было ясно, что тема разговора ей совершенно не интересна. Она многое знала о, допустим, Владимире Набокове, Павле Санаеве или Людмиле Улицкой, но разговор о них с человеком, готовым к глубокой дискуссии о литературе, поддержать не могла. Да и не хотела.

Знание интересных фактов о писателях служило способом привлечь к себе внимание, но к равноправному диалогу Г. не была расположена. Разумеется, она была равнодушна и к человеку, с которым разговаривала, кроме как в момент, когда думала, что тот способен сослужить хорошую службу ее эго. Другими словами, человек интересовал ее, только пока был готов восхищаться ее знаниями. Как только ее фантазия рушилась, она теряла всякий интерес.

В то же время Г. безусловно была эмоционально привязана к мужу и детям.

Для того чтобы испытывать равнодушие к объекту, который постоянно находится перед глазами и, более того, является частью тебя, в психической жизни человека должен быть мощный блок на эмоциональное переживание в целом или же на эмоциональный обмен с другим человеком.

Компенсируется недостаток эмоциональной включенности логикой, иногда доходящей до патологических вариаций.

Однако существует еще один тип отцов со сниженной эмпатией, при которой вполне возможно воспитание счастливых детей. Это люди с четкой системой личностных правил: они имеют совершенно конкретное представление о том, что такое хорошо и как надо, живут по системе запретов и разрешений, а все эмоции у них приглушены.

Эта приглушенность позволяет им легко принимать те действия детей, которые вызывали бы раздражение или даже разочарование у тревожного и контролирующего отца. Они не кричат на детей, потому что не испытывают к ним сильной злости и потому что система запрета диктует им «правильную» линию поведения, в основе которой – запрет на негатив и насилие.

Такой отец делает для ребенка то, что нужно, и не делает того, что не нужно.

Он заводит детей не потому, что пора, давит общество или захотелось, а потому, что наличие ребенка не нанесет вреда ритму его жизни. Типичным ответом такого мужчины на вопрос женщины о ребенке может стать размышление и фраза: «Да, это можно».

Это четкая схема, из которой выпадает только эмоциональная составляющая, однако и она может стать ненужной с учетом выверенной, очень схематичной и правильной системы воспитания. Эта система почти так же идеальна, как математический код, а возникающие баги легко исправляются логическим поиском ошибки.

Один мой знакомый выделял людей, с которыми он готов общаться, по принципу их «хорошести». Если он определял человека как хорошего, этот человек мог стать ему другом. Понятия «плохого человека» для него не существовало. Был «неподходящий тип», с которым общения не получится.

Дети, выращенные в такой семье, обычно перенимают родительское видение мира и не ощущают равнодушия по отношению к себе. Тем не менее, глядя на такую семью со стороны, может сложиться ощущение недостаточной привязанности детей и родителей друг к другу.

Питер Пэн: отцовское безразличие

Примером отца, зацикленного на собственных переживаниях и оттого неспособного выстроить с детьми эмоциональную связь, служит мистер Дарлинг из книги Джеймса Барри «Питер Пэн и Венди».

В конце он, как и многие персонажи, извлекающие из истории урок, разумеется, меняется. Но вот что мы видим в начале истории.

Отец Венди – тревожный банкир с обсессивно-компульсивным расстройством, постоянно подсчитывающий деньги. Если его перебивали во время подсчета, ему приходилось начинать все сначала.

Когда у него с женой родилась Венди, первые две недели они не были уверены в том, что оставят ее, потому что мистер Дарлинг переживал относительно содержания ребенка. Смогут ли они прожить ровно на девять фунтов, семь шиллингов и девять пенсов в неделю?

Затем у них родилось еще двое детей, и каждый раз происходило то же самое: мистер Дарлинг садился рядом с только что родившей женой и подсчитывал деньги.

Дети несли проблемы и болезни, на которые пришлось бы тратиться эмоционально и денежно, чего мистер Дарлинг не хотел. Отсутствие контроля пошатывало его мир, жизнь в котором и без того вызывала у него панику при любых отклонениях от плана.

Тревожность по поводу собственного будущего у мистера Дарлинга классическим образом сочетается с равнодушным отношением к новорожденному ребенку, и в дальнейшем мистера Дарлинга больше беспокоят мелочи, касающиеся его самого (никак не желающий завязываться галстук), чем проблемы, волнующие его детей.

В конце истории он и его жена усыновляют сразу несколько мальчиков, что говорит о духовном росте мистера Дарлинга и о том, насколько тщательно он пересмотрел свои приоритеты, насколько сильно он любит своих детей. (Уверена, в реальности все закончилось бы на холодном подсчете и логическом выводе – оставлять ребенка или нет. Далее к ребенку начали бы предъявляться требования относительно того, какую пользу он способен принести.)

Другое дело, когда даже трагедия, произошедшая с дочерью, не раскрывает отцовские чувства.

На первом курсе второго высшего, когда я изучала психоанализ, один из моих любимых преподавателей приводил нам психоаналитический пример равнодушия. Он рассказывал историю, в которой молодая девушка подверглась изнасилованию. Дело было в прошлом веке, когда любые половые связи до брака порицались на уровне общества.

Мать, которой дочь рассказала о произошедшем, влепила ей пощечину и назвала шлюхой, а затем за волосы (вспоминай Рапунцель) притащила в столовую, где завтракал, читая газету, отец и находилась вся семья девушки.

Казалось бы, что может быть хуже материнского предательства – а именно этим словом я называю ее поступок. Вместо поддержки дочь получила наказание, и без того ощущая себя опозоренной, и подверглась еще большему стыду.

Затем преподаватель спросил, что мы думаем о реакции отца на произошедшее. Ответы были самые разные: и что отец избил дочь, и что он отрекся от нее,