Психология достоинства: Искусство быть человеком - Александр Григорьевич Асмолов

общество. Но мы не думаем о том, что общество должно сделать свои шаги навстречу, измениться. Его культура должна предстать иначе, чем та, где в человеке видят лишь делового функционера, обязанного легко заменяться другим таким же винтиком.

Родители, отстаивающие своего ребенка, психолог, учитель или социальный педагог, пытающийся защитить ребенка с проблемами развития и придумать, как ему помочь, должны отчетливо принять: они борются за ценность своего любимого существа как человека, непохожего на других. Им нужно понимать, что они не просто взялись «заботиться о сложном ребенке», но вступают в поединок с культурой полезности, с теми, кого раздражает разнообразие и кто рад его погасить.

Нам говорят: «Вы что, хотите отдельную программу для этих детей? А сколько это стоит?» И начинают взвешивать разные вещи, отказываясь понимать, что ценность человека и цена – разные полюса.

В культурах полезности с их ориентацией на «эффективные контракты» мы все время занимаемся ценой, но не занимаемся ценностью.

Культура полезности имеет фильтры по отношению к любому разнообразию, она стремится разнообразие подавить и вытеснить тех, кто пытается разнообразие поддержать.

И получается, что в реальной жизни перед нами не взаимодействие пары «взрослый-ребенок», а мы имеем дело с социокультурным феноменом.

Профессионалы помощи «особым детям» по своему месту в культуре должны быть и «мастерами по неодинаковости», мастерами понимания (а не только изучения!) разнообразия, понимания ценности различий.

Их дело вольно или невольно оказывается делом преобразования культуры человеческих отношений – в малом масштабе или же в масштабе большом, как это пытались делать Альберт Швейцер и Махатма Ганди, Януш Корчак и Андрей Сахаров. Лишь усилиями многих творческих людей удается достигать того, чтобы культура дала другие краски обществу, чтобы она стала чувствительна к разнообразию, – и тогда можно изменить отношение к «иному» в самих основаниях.

Эффект порочного круга и черные метки

Создатель драматургической социологии Ирвинг Гофман изучал жизнь людей в психиатрических клиниках и пробовал разобраться: является ли патологией то поведение, которое здесь так расценивают? И он замечал, что как психопатологический симптом понимается, например, естественное в подобных репрессивных условиях протестное поведение. Что же это: клиническое нарушение или ответ на те обстоятельства, в которые помещен человек? Гофман назвал эту ситуацию «эффектом порочного круга».

Когда общество выбирает путь интернатов, спецприемников, детских домов, задумаемся: заботится ли оно о помощи нуждающимся, или же это учреждения своеобразной защиты общества от «иных», людей, непохожих на «среднестатистических»? (Вспомним само значение слова «интернирование»). Как включается здесь феномен порочного круга?

Сколь бы ни были гениальны люди в этих учреждениях – чтобы разорвать порочный круг, чтобы преодолеть «смирительную рубашку», надетую здесь на культуру человеческих отношений, корректной профессиональной «работы с пациентом» будет недостаточно.

Обратим внимание на аспекты, которые обычно остаются вне поля зрения. Постановка диагноза – это ведь определение не только заболевания, но и социальной роли того, кому ставится диагноз (например, эпилепсия или шизофрения).

Стигматизация «иных» – присвоение ярлыка и создание стереотипа, дающего «заклейменному» характеристику как неспособному к полноценной социальной жизни. Он лишается прав на общественное признание. И перспективы его жизни проваливаются вниз на следующий круг.

Приведу пример из другой реальности. Что происходит не с душевнобольными, а с людьми, которые в ситуации изгоев оказываются неожиданно? Что происходит в онкодиспансерах с онкологическими больными?

Вот вопросы, которые вполне относятся к любому попавшему в положение «иного». Первый из них относится к целой гамме явлений, но сформулирую его так: каким образом информация о диагнозе влияет на пространство жизни и ее перспективу? Когда человеку ставят диагноз (например, когда больному впервые говорят, что у него онкология), какое влияние это оказывает на главное – жизненную перспективу личности? Попадание в определенную социальную позицию сразу же может привести к дезориентации и потере перспективы.

Второй вопрос: не оказывается ли диагноз той «черной меткой», «волчьим билетом», переводящим в другую субкультуру, где вы становитесь отверженным, мигрантом в своей стране? Здесь начинает действовать вся симптоматика, фрустрация культурного шока. Его механизмы детально описаны культурными антропологами, но мы, когда работаем с клиническими заболеваниями или с трудными детьми, об этом анализе редко вспоминаем.

Когда ребенок получает диагноз, у него меняется жизненный мир, вся система ценностей, и общество начинает относиться к нему по-иному. Заметьте, что по-иному начинают относиться сами родители, причем они вместе с ребенком «переезжают» в это новое пространство. Иначе относятся врачи, учителя, сверстники.

Это разные системы отсчета, и каждый раз, ставя диагноз, важно задумываться, насколько диагноз переводит человека в другой жизненный мир.

И еще один важный для меня вопрос я адресую людям, которые пытаются помочь «иным» людям, «сложным» детям: не чувствуем ли мы, что нас самих начинают сдвигать в особые «социальные гетто»?

Не испытываем ли мы, помогая «иным», их тяжелейшие повороты судьбы на себе?

Диагноз не обязан быть приговором

Никакой диагноз не должен восприниматься как приговор.

Есть замечательная книжка Марины Бардышевской и Виктора Лебединского «Диагностика эмоциональных нарушений у детей»[28]. Книжка во многих отношениях яркая, но я обращу внимание только на один момент: рассказ авторов о том, что клинические диагнозы детей-дошкольников (ранний детский аутизм, ранняя детская шизофрения, психоподобный и неврозоподобный синдромы) уже в младшем школьном возрасте нередко пересматривались.

Кроме того, авторы показывают, что знание диагноза зачастую мало помогало в определении прогноза развития ребенка, особенно если не учитывалось, что аналогичные симптомы могут встречаться и часто встречаются при нормальном развитии. Поэтому исследователи склонны отказаться от основополагающей роли клинической классификации для оценки тяжести эмоциональных нарушений у детей-дошкольников.

Понимание этих фактов крайне важно, когда мы говорим о диагнозах, используемых для стигматизации.

Когда появляется значимый другой

Следующий ключевой момент: как влияет на мотивационную динамику и психосоматику больных отсутствие или присутствие в их жизни значимых других?

Понятие «значимый другой» введено гениальным психологом и психиатром Гарри Стэком Салливаном. Когда пространство значимых других сужается, оскудевает, испаряется, происходит следующее: человек оказывается вырванным, как гриб из грибницы, из системы социальных связей, оказывается приговоренным к одиночеству.

И каждый раз, когда мы говорим об учителе, о семье, о родителях, важно понять – становятся ли они значимыми другими.

Я до сих пор ощущаю потрясение после просмотра фильма «Антон тут рядом».

Этот фильм – приговор культуре полезности, тому обществу, которое не дает возможности детям и взрослым наладить человеческие каналы общения. Какой колоссальный труд нужен, чтобы Антон в другом взрослом увидел значимого другого! Но если ребенок кого-то принял, то он персонализировался, и его процесс вхождения в этот мир пошел по-иному.

Обратите внимание на еще одну линию фильма: здесь