Психология достоинства: Искусство быть человеком - Александр Григорьевич Асмолов

перекликается с классификацией Иммануила Канта, подразделившего представления о мироздании на Царство природы (где всё предопределено и подчинено научным законам) и Царство свободы (в котором действуют те существа, которым может быть вменен моральный закон в силу их свободной воли и разума).

Вслед за Андреем Русаковым я выделю следующие тезисы Павла Флоренского. Он отмечает, что причинно-следственные закономерности отступают, когда мы погружаемся в мир подлинной истории:

«Общество подчиняется законам статистики и социологии постольку, поскольку оно прозябает, а не живет. Другими словами, поскольку нет истории, а есть быт. Но лишь наступает история, поскольку наступает история, где наступает история – и тогда, и постольку, и там отменяются эти мертвые закономерности».

Флоренский развивает представление о том, что история – это наука о своеобразии: о своеобразии действий и поступков людей. Для него лицо человеческое – это и есть предмет истории, которая творится человеком ради людей.

Для Флоренского история своим предметом имеет не безликие законы статистики, а уникальные, единичные, неповторимые закономерности человеческого бытия.

История не обобщает, а обособляет.

История не генерализирует, а индивидуализирует.

Персонализация, индивидуализация и субъектность выступают как противоположности миру безликих масок и социальных ролей.

Так в философии Павла Флоренского, одного из талантливейших мыслителей XX века, прозорливо раскрывается глубинный смысл категоризации познания мира через эти два типа наук – о вещах и о лицах:

«Науки о законах суть науки о природе. Науки об единичном суть науки о культуре, или о человеческом духе – или гуманитарные… Лицо человеческое и есть предмет истории, и всё с ним и ради него и из него совершающееся, в противоположность совокупности вещей, природе. Для наук о культуре всё своеобразно, и, если исследователь не видит своеобразия исторических явлений и тем более лиц, – это значит, что он не умеет овладеть предметом своего исследования. И напротив, ухватить своеобразие явления – это и значит понять его»[26].

Потому идеи Павла Флоренского звучат важнейшим посланием к нашим дискуссиям об антропологическом повороте, о переходе от предметоцентризма – к человекоцентризму или же от человеческого капитала – к человеческому потенциалу.

Я столь детально остановился на ценностном анализе Флоренским мира вещей и мира лиц, поскольку слишком часто пытаются строить образовательную политику через оптику мертвых законов унификации и якобы прагматичного обезличивающего анализа.

Но когда пытаются наложить на образование законы вещей, а не законы лиц, то любые образовательные проекты омертвляются, обездушиваются; а лишенные личностного смысла, они обречены приносить только вред.

Развивая идеи персонализации и субъектности образовательной политики, мы вторгаемся именно в миры лиц и миры свободы. И мы с вами – не где-то в далеких пространствах безликого мира, а в собственной биографии – проживаем антропологический поворот образования от мира вещей к миру лиц, или же, как говорил Лев Выготский, от Систем к Судьбам.

● 

Так мы выходим на разговор о ценности иного, не похожего на нас, для нас самих – не в прагматическом смысле использования чужих способностей, а с точки зрения наших собственных шансов состояться как личности.

ГЛАВА 14

Иной как ценность

Я вспоминаю статью, которую опубликовал в 1965 году писатель Владимир Тендряков, «Ваш сын и наследство Коменского. К дискуссии о проблемах среднего образования»[27]. Тендряков утверждал: «Школа, сама того не желая, благосклонна к посредственности и обижает способных». Далее он показывал, насколько неадекватна задачам общественного развития та ситуация, когда современная школа сохраняет устройство, сложившееся еще в XVII веке, продолжая работать в качестве мануфактуры по производству усредненного ученика.

Прошло более полувека, но «усредняющий» характер среднего образования мало удалось изменить. Три категории детей стабильно «отбраковываются» массовой школой: дети с отклонениями в развитии, несовершеннолетние правонарушители и дети одаренные. Все они оказываются группами риска (известно, например, что среди одаренных детей суицидов на 20% больше, чем у других категорий). Возникает треугольник, который я позже назову «треугольником групп риска российского образования».

По другую сторону кольца

Все знают словосочетание «лица кавказской национальности». Вспоминается и старый термин «лимита́». А недавно я шел и услышал: «Устали мы все от этих замкадышей!» (Это о тех, кто живет за Московской кольцевой автодорогой, они все замкадыши, а мы здесь – «внутримкадыши»). Таковы примеры навешивания ярлыков в культуре, когда к чем-то отличным от нас людям начинают относиться как к заведомо враждебным и неполноценным.

Схоже дело обстоит и с категориями «неправильных» детей, и уж здесь наше общество столь щедро на эпитеты!

В отношении этой «щедрости» я вспоминаю гениальную формулировку психиатра Освальда Бумке: «Дорогие мои, никогда не следует списывать на патологию всю мерзость нормы».

И если по поводу ксенофобии (когда искренно, когда лицемерно) всё же принято возмущаться, то часто ли вы услышите возмущения о «психофобии» как определенного рода явлении? Известна настороженность общества по отношению к мигрантам, но людей с проблемами психического развития оно боится невероятно сильнее и жаждет их не замечать.

…Потому я начну именно с такой острой темы: психологические и мировоззренческие аспекты помощи «особому ребенку».

Нередко я участвую в собраниях профессионалов, работающих с «особыми детьми». И мне всегда важно при этом не дать свести разговор к обсуждению методик и диагностик, а удержать и другой, социокультурный масштаб.

Я предложил бы свой термин: «Дети с по-иному развитыми способностями». Это дети с особыми проблемами, дети со сложностями физического и психического развития и, наконец, дети с различного рода дефектами.

Каждый раз, когда мы обсуждаем перспективы жизни «особых детей», мы сталкиваемся с вопросом: каково отношение к «иному» не в научном сообществе, а в тех человеческих сообществах, в которые он попадает, в разных культурах?

Этот вопрос выходит далеко за рамки привычно обсуждаемых методических проблем, но для меня он центральный.

Шаги навстречу

Детей с аутизмом часто характеризуют через проблему потери ими контакта с внешним миром. Но великий психолог и психиатр Пьер Жане сформулировал проблему жестче, сильнее и страшнее. Он говорит: главное – это не потеря контакта с внешним миром, а потеря чувства реальности. Далее он пишет: главное для таких людей – изначальная неспособность вибрировать вместе с реальностью (эту характеристику я не находил ни в одной из современных работ), а тем самым – неспособность адаптироваться вместе с ней и интегрировать ее.

Сейчас все говорят об установке на интеграцию. Жане пишет не о том, чтобы пристроиться к реальности, а о том, чтобы присвоить реальность, интегрировать ее в свою психику.

Заботы психологов и педагогов привычно обращены к мысли: давайте наших «иных» детей «подстелем под общество», введем в