Хватит выгорать. Как миллениалы стали самым уставшим поколением - Энн Хелен Петерсон

Конечно, огромное количество культурных и общественных сил привели нас к этому недоверию. Каждый раз, когда кто-то смеется над степенью бакалавра или магистра или обесценивает работу, которая как-то умудряется поддерживать страсть, которой нас учили следовать взрослые; каждый раз, когда кто-то изумляется должности (менеджер социальных сетей!), которая не соответствует его пониманию тяжелой работы, и предпочитает высмеивать ее, мы сходимся на том, что работа либо легкая, либо бессмысленная. Неудивительно, что мы постоянно пытаемся донести до людей, как много мы работаем.

* * *

К середине этой книги я отправилась в лес. Предварительно я купила солнечную батарею, чтобы заряжать ноутбук. А потом я провела неделю на турбазе на озере в долине Свон, без интернета и связи – ловило только в одном укромном уголке лагеря, да и то так слабо, что отправить сообщение было тяжко. В остальном там были только я, мой черновик, книги и по истине упоительные, безбрежные заводи времени.

Один день был похож на другой: я просыпалась, час гуляла с собаками, работала пару часов, бегала, читала за обедом, снова гуляла с собаками, работала еще пару часов, пила пиво, редактируя написанное, купала собак, шла в палатку, читала и ложилась спать. Так прошло шесть дней. Я написала более 20 000 слов.

В день я писала не так уж и долго, где-то около шести-семи часов. Разница была в том, что все это время я действительно писала. Когда я отвлекалась, я играла с собакой. Или смотрела фотографии своей собаки на телефоне, но ничего с ними не делала, потому что делать было нечего. Или просто глазела вокруг. Затем я возвращалась к написанному, и мои концентрация и мысль чудесным образом сохранялись.

Мне бы радоваться своим успехам, но меня терзали сомнения: если бы я могла так работать в городе, я бы писала гораздо больше и, по крайней мере теоретически, работала гораздо меньше.

Конечно, я могла писать с таким рвением, потому что у меня, по сути, не было никаких обязательств. Мне не нужно было следить за детьми. Не нужно было вести светские беседы. Не нужно было никому готовить обед. Мне не нужно было ездить на работу, стирать, убирать, только ежедневно выгребать сосновые иголки из палатки. Можно было не мыться и не беспокоиться о своем внешнем виде. На рабочей почте был настроен автоматический ответ про мое отсутствие. Я спала по девять часов в сутки, у меня были время на физические упражнения и деньги на покупку сбалансированной и вкусной еды. Единственное, о чем я правда переживала, так это о том, заряжается ли моя солнечная батарея. Моя жизнь и темп работы не отличались от жизни независимого состоятельного белого человека, писавшего в XIX веке.

В конечном счете моя продуктивность выросла не столько из-за отсутствия интернета, сколько из-за моей сосредоточенности на работе: меня редко что-то отвлекало, но и текущие дела мне едва ли мешали. Из-за цифровых технологий работа захватывает на всю жизнь, но при этом и жизнь влияет на работу. Пока я писала три этих последних главы, я оплачивала счет кредиткой, читала последние новости и выясняла, как зарегистрировать микрочип моего нового щенка на свое имя. Все, особенно написание этой главы, занимало гораздо больше времени, чем следовало. И я не получила ни удовольствия, ни удовлетворения, ни облегчения.

Но такова жизнь миллениалов, обитающих в интернете: мне нужно быть безумно продуктивным писателем и шутить в Slack, и постить интересные ссылки в Twitter, и убираться дома, и готовить новые классные рецепты из Pinterest, и отслеживать свои тренировки на MapMyRun, и интересоваться у друзей об их подрастающих детях, и заглядывать к маме, и выращивать помидоры на заднем дворе, и наслаждаться Монтаной, и постить в Instagram, как я наслаждаюсь Монтаной, и мыться, и симпатично одеваться для получасового созвона с коллегами и так далее, и так далее, и так далее, и так далее.

Интернет не первопричина нашего выгорания. Но данная им надежда на «облегчение жизни» абсолютно несбыточная, на ней лежит ответственность за иллюзию, что «все успевать» не только возможно, но и обязательно. Когда нам это не удается, мы виним не сломанные инструменты. Мы виним себя. В глубине души миллениалы знают, что выгорание усугубляет вовсе не почта, Instagram или постоянный поток новостей. А постоянная неспособность достичь невозможных ожиданий, которые мы сами на себя возлагаем.

8

Выходные – это что?

От Рождества до Нового года шесть дней. И теперь я ненавижу каждый.

А раньше обожала. В детстве я кайфовала от таких заслуженных и необходимых школьных каникул, радующих послевкусием Рождества, катанием на санках и беговых лыжах и часами чтения в постели. Даже в колледже я возвращалась домой на каникулы, измотанная, чаще всего уже простуженная, но довольная окончанием семестра. Мне не нужно было что-то судорожно дочитывать или готовить статьи. Иногда я подрабатывала няней, или мама поручала мне работу по дому. «Выходные» затягивались, в конце концов мне это надоедало, и я рвалась в колледж к расписанию.

Работая в аспирантуре и преподавателем, я поняла, что то время – и рабочее, и формальные «перерывы», – на самом деле предназначено только для работы. Но, когда я пришла в BuzzFeed, дни стали странным, лиминальным пространством: примерно половина офиса была в отпуске, а та оставшаяся половина, казалось, ничего особенного не делала. Столкнувшись с типичными низкими ожиданиями от работы, я не знала, что с собой делать. Я чувствовала зуд, беспокойство, не могла разрешить себе работать меньше или вообще не работать.

Но я тревожилась не только из-за мертвой недели[150]. Миллениалам, которые живут от выгорания до выгорания (больше работать всегда лучше, пока ты не спишь можно и нужно улучшать себя или свою работу), «свободное» время только мешает и никак не помогает отдохнуть. И это если оно вообще есть: время досуга, как известно, трудно отследить, поскольку отдых нужно осознать самостоятельно, а некоторые социологи (мужчины) вообще традиционно считали досугом «уход за детьми». Но в 2018 году молодежь 25–34 лет сообщала в среднем о 4,2 часа досуга в день. Из них два часа уходили на просмотр телевизора. Жалкие 20,4 минуты были посвящены «размышлениям/отдыху»[151].

Если применительно к вашей жизни эти цифры кажутся вам слегка завышенными, вы не одиноки. Эти данные основаны на американских дневниках использования времени, в которых участников просят добросовестно классифицировать события каждого дня. Но количество досуга в конечном итоге имеет гораздо меньшее значение, чем его качество. Является