Академия боли - Эдуард Сероусов

Они помолчали некоторое время, каждый погружённый в свои мысли. Затем Мартин поднялся.

– Мне нужно идти. Скоро начнётся обход, и моё отсутствие заметят. – Он протянул Дэниелу маленький прибор размером с зажигалку. – Держите это при себе. Если ситуация станет критической, нажмите кнопку трижды. Я получу сигнал и буду знать, что вам нужна помощь.

Дэниел взял устройство, чувствуя неожиданную благодарность к этому суровому человеку, рисковавшему своим положением и безопасностью ради почти незнакомого профессора и его сына.

– Спасибо, Мартин. За всё.

Охранник кивнул, а затем исчез в темноте, оставив Дэниела наедине с его мыслями и тяжёлым грузом информации, которая могла либо спасти его сына, либо погубить их обоих.

Утро наступило слишком быстро. Дэниел почти не спал, проведя большую часть ночи за изучением файлов, скопированных из архива. Чем больше он читал, тем сильнее становился его ужас и решимость остановить систему, которая превращала яркие молодые умы в инструменты манипуляции и контроля.

Особенно его поразили личные дела выпускников – "до" и "после" трансформации. Фотографии, психологические профили, оценки эмпатии и моральных ограничений. Академия не просто обучала своих студентов – она систематически разрушала их способность к состраданию, заменяя её холодной эффективностью, направленной на достижение целей любой ценой.

В восемь утра Дэниел отправил сообщение доктору Вейл, запрашивая встречу для обсуждения прогресса Итана. К его удивлению, ответ пришёл почти мгновенно – Вейл соглашалась встретиться с ним в своём офисе в одиннадцать часов.

Он также попытался связаться с сыном, но безуспешно – все его сообщения оставались без ответа. Это усилило тревогу Дэниела. Неужели после церемонии "посвящения" Итана полностью изолировали от него? Или сын сам решил прервать контакт?

Дэниел провёл утреннюю лекцию, с трудом сосредотачиваясь на материале. Студенты, которые всего пару недель назад казались ему просто необычно дисциплинированными, теперь виделись совсем иначе – как будущие агенты влияния, кандидаты на превращение в бездушных манипуляторов. Он смотрел на их молодые лица, гадая, кто из них уже проходит ранние стадии "Протокола Лазаря", кто сохранит свою человечность, а кто будет полностью трансформирован.

После лекции Дэниел вернулся в свой кабинет, тщательно подготовился к встрече с Вейл и спрятал флеш-накопитель в надёжном месте – за отстающей панелью вентиляции. Если его арестуют или хуже того, важно было, чтобы доказательства не попали в руки Элеоноры.

В одиннадцать часов он стоял перед дверью офиса доктора Вейл в медицинском крыле академии. Сделав глубокий вдох, он постучал.

– Войдите, – раздался мелодичный голос изнутри.

Офис Лизы Вейл представлял собой странную смесь медицинского кабинета и уютной гостиной – с одной стороны, современное оборудование для мониторинга физиологических показателей, с другой – мягкие кресла, приглушённое освещение и утончённая обстановка. Сама доктор сидела за элегантным столом из тёмного дерева, просматривая какие-то документы. Когда Дэниел вошёл, она подняла глаза и улыбнулась той профессиональной улыбкой, которая никогда не достигала её глаз.

– Профессор Фрост, – сказала она, указывая на кресло напротив. – Пожалуйста, присаживайтесь. Я как раз просматривала последние данные об Итане.

Дэниел сел, внимательно наблюдая за каждым её движением. Вейл выглядела безупречно – ни единого признака вчерашнего употребления алкоголя на приёме, ни тени усталости или напряжения. Только идеально отточенные жесты и выверенная интонация – продукт многих лет обучения в той же системе, которую она теперь поддерживала.

– Спасибо, что согласились на встречу, доктор Вейл, – начал Дэниел. – Я обеспокоен тем, что происходит с Итаном в последнее время. Он почти не бывает дома, не отвечает на сообщения. Когда мы всё-таки встречаемся, он… изменился. Стал отстранённым, холодным.

Вейл слегка наклонила голову, изучая его с профессиональным интересом.

– Это естественная часть процесса адаптации, профессор. Итан находится на критическом этапе своего развития. Он интегрируется в новую социальную группу, переоценивает свои приоритеты. Некоторое дистанцирование от прежних связей – нормальное явление.

– Я бы согласился, если бы речь шла о типичном подростковом отчуждении, – парировал Дэниел. – Но то, что я наблюдаю, больше похоже на систематическое изменение личности. Его ценности, эмоциональные реакции, даже манера речи – всё меняется.

– И вас это беспокоит? – В голосе Вейл звучало лёгкое удивление, как будто она не понимала причин для тревоги.

– Конечно, беспокоит, – Дэниел постарался, чтобы его голос звучал искренне обеспокоенно, но не обвинительно. – Я привёз его сюда для лучшего образования, не для… трансформации.

При слове "трансформация" Вейл слегка напряглась, но быстро вернула себе прежнее выражение.

– Интересный выбор слова, профессор, – заметила она. – Но разве не в этом суть образования? Трансформировать, изменять, формировать личность? Традиционные школы делают то же самое, просто менее эффективно и с меньшей целенаправленностью.

– Есть разница между развитием и полной перестройкой, – возразил Дэниел. – Между раскрытием потенциала ребёнка и… инжинирингом новой личности, соответствующей чьим-то внешним критериям.

Вейл сложила руки на столе, и её глаза слегка сузились.

– Вы, кажется, имеете весьма специфические представления о нашей методологии, профессор Фрост. Интересно, откуда они взялись?

Дэниел понял, что должен быть осторожнее. Он зашёл слишком далеко, выдав свою осведомлённость.

– Простые наблюдения, – пожал он плечами. – Я всё-таки психолог. Замечаю паттерны, изменения, несоответствия. И то, что происходит с Итаном, выходит за рамки обычного образовательного процесса.

– Возможно, ваше беспокойство объясняется недостаточной информацией о нашей философии, – сказала Вейл, и её голос смягчился, став почти гипнотическим. – Академия Блэквуд не просто учебное заведение, профессор. Мы создаём будущих лидеров, людей, способных формировать общество, направлять его развитие. Для этого требуются особые качества, особый склад ума. Не все обладают необходимым потенциалом.

Она сделала паузу, внимательно наблюдая за реакцией Дэниела, затем продолжила:

– Но ваш сын – исключительный случай. У него есть природный талант, который большинство наших студентов могут только мечтать развить. Эмпатический резонанс, глубокое понимание психологических триггеров, способность воспринимать и адаптировать своё поведение для максимального влияния… Это бесценно.

– Бесценно для кого? – спросил Дэниел. – Для Итана? Или для тех, кто планирует использовать эти способности в своих целях?

Вейл улыбнулась, и на этот раз её улыбка была почти искренней.

– Какой интересный вопрос, – сказала она. – Он выявляет фундаментальное различие в наших мировоззрениях. Вы, как и большинство людей, воспринимаете мир через призму индивидуалистической морали – что хорошо для отдельного человека, что соответствует его личным желаниям и ценностям. Мы смотрим шире. Мы видим общество как организм, который нуждается в управлении, в направлении. Без этого воцаряется хаос, страдание, разрушение.

– И вы считаете себя вправе решать, каким должно быть это направление? – Дэниел старался, чтобы его голос звучал как искренне заинтересованный, а не обвиняющий.

– Кто-то должен, – пожала плечами Вейл. – Посмотрите