Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

крови матери должен меняться, чтобы плод хорошо развивался. Само рождение повторяет естественную тему творения, преобразования и разрушения – это травматичный, болезненный, опасный и пугающий процесс. Питание изначально неразрывно связано с ужасом и смертью (кровь становится молоком и превращает мать в пищу для младенца). Кроме того, природа женственна из-за изоморфной связи между зависимостью ребенка от материнского милосердия и своеволия и подчинением взрослого биологической реальности. Младенец инстинктивно готов установить отношения с матерью и с живостью реагировать на проявление ее интереса. Изначальный опыт познания мира – это познание человеком своей матери, которая на начальных стадиях развития и есть мир (обладающий определенной значимостью и побуждающий к действию). Для людей, отстающих в психологическом развитии, мир никогда не превращается во что-то большее, чем мать[305]. Кроме того, физическое взросление и симбиоз матери и ребенка сопоставимы с видовым развитием человечества, его связью с сушей или морем и зависимостью от них. Архетипическая начальная стадия развития, предшествующая становлению культуры, повторяется во взрослом возрасте, когда образ матери, вызывающий страх, уважение, надежду, любовь и благодарность, обобщается и становится опытом.

Угрожающие черты Великой Матери накапливаются как метафорические представления о пугающих местах, животных, жестах, выражениях и предметах. Эти химеры – очень разные с объективной точки зрения (с точки зрения «правильного множества») – тем не менее, объединяются, чтобы все непредсказуемое непременно ассоциировалось с потенциальной опасностью. Великая Мать (неисследованная территория) – это тьма, хаос ночи, царство насекомых, змей и рептилий, телесные увечья, маска гнева или ужаса, то есть весь возможный спектр действительных и воображаемых переживаний, вызывающих у нас страх. Динамический комплекс таких объектов является самым точным и искусным изображением неизвестного. Оно одновременно характеризует укус змеи, языки пламени, жало скорпиона или ловушку паука. Это наиболее подходящее воплощение явного волеизъявления мощных преобразующих сил природы, порождающих разруху, смерть, разложение и бесконечное творение. Наше воображение превращает испуг и переживания при столкновении с неизвестностью в устрашающих духов. Они олицетворяют особенно тревожные происшествия, очерчивают то, что иначе осталось бы за пределами понимания с точки зрения условной адаптации, действия и абстрактного мышления, но что невозможно игнорировать на уровне эмоций. «Личность» таких существ воплощает непостижимое и зачастую невыносимое побуждение к действию, сильнейшее эмоциональное переживание. Оно может спровоцировать маниакальное поведение и неутолимую жажду познания, которым нет места в привычном мире с устоявшимися культурными традициями. Комикс на рисунке 33 довольно забавно иллюстрирует этот процесс[306]. Теми же динамическими представлениями в более серьезной форме являются божества. Это полуобъективные проявления чего-то иного, незнакомого, неизвестного и непредсказуемого, порожденного нашими переживаниями, но, подобно Слову Божьему, стоящего выше человека.

То, что сейчас называют архаичным символом или древним божеством, вполне можно рассматривать как проявление первобытной независимой личности – некоего набора явлений, имеющих схожее эмоциональное или функциональное значение, которые воплощаются в ритуале или воображении. Поскольку человечество постоянно совершенствует умение приспосабливаться, эти личности (то есть божества) со временем перестали вызывать эмоции и влиять на мировоззрение и начали «расщепляться» на более простые и понятные составляющие. Однако изначально они воплощались в творчестве выдающихся людей, которых постигла необъяснимая (хотя и вовсе не уникальная) личная трагедия. Конкретная реализация такого компенсаторного опыта – превращение переживаний в художественное произведение или, например, во впечатляющую историю – невольно привлекала внимание современников, вызывая чувство восхищения и благоговения. Культура не одну сотню лет отшлифовывала эти творения, порождая детально проработанные представления о существовании надличностных существ, высших сил, которые населяли некое пространство, отведенное им коллективным воображением человечества, и действовали по иррациональному велению мифически-загадочной души. Эти представления в деталях показывали людям то, что было известно не точно, а лишь отчасти. Они указывали, что делать при столкновении с явлениями, недоступными для сознательного абстрактного восприятия, но слишком небезопасными, чтобы их игнорировать.

Рис. 33. Спонтанное олицетворение неисследованной территории

Субъекту с ограниченными возможностями не так-то просто сформулировать четкое представление о безграничном неизвестном, о природе, об основах существования. Неизвестное – это источник появления на свет и последнее пристанище всего сущего. Оно скрывается за уникальностью нашей личности и культуры, постоянно угрожает и порождает все, что мы делаем, что понимаем и чем являемся. Его нельзя навсегда исключить из поля зрения, поскольку каждое найденное решение порождает и множит новые задачи. Неизвестное – извечный враг и лучший друг человека разумного, оно постоянно бросает вызов нашей способности к адаптации и формированию представлений, сталкивает в глубокую пропасть и поднимает на новую высоту. Таинственная мать-природа есть парадоксальная грозная подавляющая сила, действующая в противоположных направлениях. Голод и инстинкт самосохранения заставляют живых существ жадно пожирать друг друга, и охотник не жалеет свою добычу. Половое влечение неумолимо подчиняет волю человека требованиям вида и зачастую становится причиной трагедии. Наше существование – это череда бесконечных страданий и преображений, которые оканчиваются смертью. В безжалостном круговороте бытия рождение сменяется полным разрушением, и люди постоянно находятся под властью сил, не поддающихся пониманию или контролю. Жажда жизни пронизывает все сущее и выражается в ужасающих, неконтролируемых порывах, в бесконечном контрасте плодовитости и разложения. Самые основные, принципиально важные и необходимые аспекты опыта являются в то же время самыми опасными и неприемлемыми.

С эмпирической точки зрения (классический) объект – это нечто конкретное (либо одно, либо другое). Природа, напротив, – это великая неизвестность и одновременно ее (эмоциональная) противоположность. Новое, первоначальное переживание было (и остается) слишком сложным для рационального понимания в современном смысле слова. Связующим звеном между ними выступает мифологическое воображение, готовое пожертвовать недвусмысленной ясностью ради всесторонней полноты описания предметов и явлений. Поэтому в древности силы природы представляли собой комбинацию рационально несовместимых характеристик. Они принимали образы чудовищ (зачастую женского пола) – полузверей и полулюдей, символизирующих созидание и разрушение, начало и конец познания. Аналитический психолог Эрих Нойманн, написавший исчерпывающую, всеобъемлющую и очень полезную книгу о символичности женского начала, утверждает:

На ранних фазах сознания нуминозность архетипа настолько превосходила человеческое представление, что ему нельзя было придать никакой формы. И когда позже изначальный архетип оформляется в воображении человека, его представления часто чудовищны и нечеловечны. Это фаза химерических созданий, составленных из различных животных или животных и людей – грифонов, сфинксов, гарпий, например – а также таких чудовищ, как фаллические и бородатые матери. Только когда сознание приучается смотреть на явление с некоторого расстояния, реагировать более тонко, дифференцировать и отличать, смесь символов, пребывавших в изначальном архетипе, разделяется на группы символов, свойственных одиночному архетипу или группе связанных архетипов; короче, они становятся различимыми[307].

Ужасные черты Великой Матери приобретали множество различных форм и