Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

и желание исследовать и возлагать надежды, которые делают из этого источника нечто определенное. Последнюю – субъективную – точку зрения мы скорее рассматриваем как нечто явно психологическое (сродни мудрости в современном смысле). Первое, скорее всего, будет считаться чем-то внешним, находящимся за пределами субъективного вмешательства. Но бывает так, что без соответствующего отношения («Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят» [Мф. 7:7–8].) неизвестное остается бесплодной пустыней[315]. Его характеристику определяют ожидание и вера (так как смелость побеждает тревогу ожидания, а исследование делает неожиданное чем-то ценным). Получается, что беспорядочное распределение по категориям в данном случае имеет свою ценность.

Мы стремимся защищать результаты исследований и знакомые территории, потому что непознанные явления имеют скрытый смысл и, вполне возможно, таят угрозу. Однако вероятность того, что на неисследованной территории нас будет подстерегать опасность, зависит от контекста толкования сложившейся ситуации. Если человек добровольно идет на встречу с новизной (как будто это благо), перед ним открываются многообещающие перспективы. Неизвестное сулит беду, когда появляется вопреки нашим желаниям. Значит, если мы готовы признать существование непонятных вещей, скорее всего, они будут нести в себе добро. Неприятие неизвестного, напротив, увеличивает вероятность того, что оно примет устрашающий облик, когда неизбежно проявит себя. Мне кажется, что это одно из важнейших посланий Нового Завета с его ясным (хотя и труднообъяснимым) призывом считать Бога всеблагим.

Благодатное неизвестное – это нечто вечное и чистое, недоступное всему недостойному. Оно из века в век открывается тем, кто его желает, и делает человека другом Бога. Его также можно осмыслить с помощью сексуальных образов – «познать» в библейском смысле. Если соединиться с ним, как с невестой, оно приносит лишь добро:

Познал я все – и сокровенное, и явное, – ибо научила меня Премудрость, художница всего.

Она есть дух разумный, святой, единородный, многочастный, тонкий, удобоподвижный, светлый, чистый, ясный, невредительный, благолюбивый, скорый, неудержимый, благодетельный, человеколюбивый, твердый, непоколебимый, спокойный, беспечальный, всевидящий и проникающий все умные, чистые, тончайшие духи.

Ибо премудрость подвижнее всякого движения, и по чистоте своей сквозь все проходит и проникает.

Она есть дыхание силы Божией и чистое излияние славы Вседержителя: посему ничто оскверненное не войдет в нее.

Она есть отблеск вечного света и чистое зеркало действия Божия, и образ благости Его.

Она – одна, но может все, и, пребывая в самой себе, все обновляет, и, переходя из рода в род в святые души, приготовляет друзей Божиих и пророков; ибо Бог никого не любит, кроме живущего с премудростью.

Она прекраснее солнца и превосходнее сонма звезд; в сравнении со светом она выше; ибо свет сменяется ночью, а премудрости не превозмогает злоба.

Она быстро распростирается от одного конца до другого и все устроят на пользу.

Я полюбил ее и взыскал от юности моей, и пожелал взять ее в невесту себе, и стал любителем красоты ее.

Она возвышает свое благородство тем, что имеет сожитие с Богом, и Владыка всех возлюбил ее: она таинница ума Божия и избирательница дел Его.

Если богатство есть вожделенное приобретение в жизни, то что богаче премудрости, которая все делает?

Если же благоразумие делает многое, то какой художник лучше ее? (Пм. 7:21–30, 8:1–6)[316].

И ужасное, и благодатное неизвестное понуждают нас создавать некий образ. Мы вынуждены представлять, что в каждом неопределенном событии скрывается возможность, что из глубин каждой тайны выглядывает обещание. Преобразование, сопровождающее любые изменения, означает конец всего устаревшего и пришедшего в упадок – смерть того, что сулит лишь дополнительные страдания людям, которые все еще стремятся к успеху. Парализующая страхом новизна также несет в себе помощь страдающим, утешение горюющим, мир воинам, прозрение и откровение озадаченным и любознательным. Это заветное сокровище в голове жабы или в логове огнедышащего дракона. Неизвестное есть огонь, который сжигает и защищает, бесконечно таинственная высшая сила, которая одновременно дает и отбирает. На рисунке 35[317] показан положительный образ неизвестного, воплощенный в виде многогрудой Артемиды, или Дианы – греко-римской богини, повелительницы животных.

Рис. 35. Неисследованная территория как Мать-созидательница

Все, что содержит, укрывает и производит, существует как источник символического представления – занимает ту же категорию, что и сам многообещающий элемент. Семяносный плод, например гранат или мак, – это аллегория беременности. Свинья олицетворяет плодородие, а корова (священное животное в Индии) воплощает собой кормление. Вульвообразные моллюски символизируют размножение и плодовитость. Неодушевленные предметы, такие как коробки, мешки и ящики, хранят и укрывают, а кровать, колыбель и гнездо ассоциируются с защитной и, следовательно, «материнской» функцией[318]. Древние артефакты с человеческими чертами[319] (фигурки обнаженных богинь), по-видимому, олицетворяют плодородие и созидательную силу природы в антропоморфной форме. Создание таких статуэток и последующее поклонение им, возможно, помогли отдельным людям и обществам в целом уяснить природу связи человека с защитным аспектом бытия. В этих фигурках на первый план выходят общие, безличные символы продолжения рода – грудь, гениталии и бедра (функции которых в значительной степени не поддаются сознательному контролю), – и довольно мало внимания уделяется чертам, определяющим самосознание и индивидуальность (например, лицу). Такие предметы, по-видимому, символизировали сосуд жизни, воплощенный в образе женщины, которая рождает и вскармливает потомство. Тело-сосуд олицетворяло саму благодатную природу:

Все основные жизненные функции осуществляются в этой схеме сосуд-тело, чье «внутреннее» неизвестно. Его входы и выходы имеют особое значение. Еда и питье помещаются в этот неведомый сосуд, а все творческие функции, от выведения отходов и испускания семени до произведения дыхания и речи, «рождают» нечто из него. Все телесные отверстия – глаза, уши, нос, рот (пупок), прямая кишка, – как и кожа имеют, как места обмена между внешним и внутренним, нуминозный оттенок для раннего человека. Потому они выделяются как «украшаемые» и защищаемые зоны, и в человеческой художественной само-репрезентации они играют особую роль идолов[320].

Неизвестное как источник определенной информации несет разрушение и созидание одновременно. Устрашающий образ Великой Матери угрожает распадом всему сущему. Ее добродетельная половина воплощает рождение бытия. На рисунке 36 показаны отношения между двумя противоположными сестрами, порожденными единым амбивалентным неизвестным, и их изначальное «происхождение от дракона хаоса».

Вполне можно сказать, что умение сдерживать гнев Ужасной Матери и поощрять действия ее благой Сестры (то есть способность уменьшать угрозу и приумножать надежду и удовлетворение) является секретом успешной адаптации. Появление представлений о двойственной природе неизвестного помогали приспосабливаться к нему. Человек учился в воображении и на практике