Со смертью нас разделяют слезы - Ао Морита

к такому развитию событий не подготовился, поэтому контроллер мне одолжила Хосино. Приставку подключили к телевизору и вывели изображение на большой экран. Наверное, в общей палате этот номер бы не прошел, а так – я даже забыл, что мы вообще в больнице.

– Спасибо, что пришли. Сэяма-кун, заглядывай еще!

Я не заметил, как пролетело время, а между тем медсестры уже начали разносить по палатам ужин. Мы стали спешно собираться, чтобы не мешать, хотя Хосино заметно помрачнела. Я уже понял, что Момока ей как сестра. Хосино капризничала, как маленькая, зная, что старшая на нее не обидится, но при этом без лишних слов открыла бутылку, с которой мучилась Момока. Ну вылитые сестры – и лучшие подруги.

– Обязательно, – пообещал я.

Мы попрощались и ушли.

– Правда, она классная? – с гордостью спросила Хосино, пока мы ждали автобус.

– Да, хорошая.

– Я завтра опять к ней в гости. Ты со мной?

– Пас, наверное. Нехорошо два дня подряд навязываться, так что я лучше в другой раз.

– Да ладно тебе… Но я и послезавтра к ней загляну, и послепослезавтра, да и на следующей неделе. Так что присоединяйся, как надумаешь.

Ничего себе, провести все лето в палате у подруги! Неужели настолько тошно дома? Я даже хотел спросить, но вспомнил, как она ушла от вопроса про братьев и сестер, поэтому не стал.

– И про кружок я не забыла! Еще напишу по этому поводу.

– Ага, ладно, – согласился я, и тут как раз подъехал автобус.

Хосино запрыгнула на подножку и направилась к задним сиденьям. Я устроился по соседству.

Я не собирался подглядывать, но взгляд сам собой скользнул по телефону, который девушка держала в руках, и я краем глаза увидел на экране: «Во сколько ты будешь? Приезжай поскорее».

Так мог написать любой заботливый родитель. Но Хосино тут же скисла. Тихонько вздохнула и погасила экран, не ответив. Может, у нее с родными такие же натянутые отношения, как у меня с отцом. В нашем возрасте это вообще обычное дело. И все же мне показалось, что ее гложет что-то серьезное.

– Мм? Ты чего? – удивилась Хосино, заметив, видимо, мой взгляд.

Я сделал вид, будто ничего не заметил, и только покачал головой:

– Все нормально.

– Ну ладно, – отстраненно отозвалась она и отвернулась к окну.

На часах стрелки подходили к половине седьмого. Подруга снова тихонько вздохнула. Мне почему-то вспомнилось короткое «Вот бы исчезнуть» из ее «Тетради слез».

Всего три словечка – но они не выходили у меня из головы, даже когда я вернулся домой.

⁂

Я разобрался с домашкой в первую же неделю каникул. Не потому, что хотел скорее освободить побольше времени для других дел, – просто я вообще привык не откладывать дела на потом. Наверное, разбивать большое задание на маленькие части тоже хорошо, но что, если, скажем, посреди каникул заболеешь? А тех, кто до последнего откладывает обязаловку и потом корпит над ней впопыхах, мне никогда не понять.

В тот день я с самого утра собрался, переоделся в школьную форму и ушел.

Хосино написала накануне, что завтра, мол, заседание кружка, и велела в девять уже приезжать в школу. За неимением других планов я подчинился и вышел ровно так, чтобы успеть к назначенному времени.

Ехать в школу на каникулах почему-то было жалко. На привычном пути ровесников почти не попадалось, разве что встречались двоечники, которые плелись на дополнительные занятия, и спортивные ребята, которые даже на каникулах не забрасывали секции.

Когда я поднялся на четвертый этаж, оказалось, что Хосино уже тут как тут: настроила плеер и сидела читала книжку.

– О, утречко! Ты рано.

– Привет. Что сегодня за фильм? – тут же перешел к делу я, едва сбросив рюкзак.

Однако Хосино неспешно заложила закладку в книгу и покачала из стороны в сторону указательным пальцем, прищелкивая языком:

– Ц-ц-ц! – Она рассмеялась. – Ты что, думал, я такая предсказуемая? Перемена планов! Сегодня вот!

Присев на соседний стул, я взял диск, который она протянула.

«Пинатс-мен–2023».

Похоже, выступление каких-то комиков. Настолько резкая смена курса сбила меня с толку. Видимо, Хосино решила чуть притормозить с трагедиями и развеяться?

– Плакать можно и от смеха, так? Ты хоть раз в жизни смеялся до слез?

– Ни разу.

– Как быстро ответил… Ну да, ты не очень смешливый, – вздохнула Хосино, вставляя диск в проигрыватель. Пояснила: – Взяла за двести иен![9]

Было бы обидно умереть из-за такой дешевки.

– Не думаю, что будет настолько смешно.

– А вдруг? Я думаю, ради того, чтобы тронуть твое сердце, можно и попробовать.

С этими словами она нажала на пульте кнопку проигрывания и вытащила из пакета на столе сэндвич с пачкой апельсинового сока.

– Это мой завтрак, так что даже не проси.

– Я и не прошу, – парировал я и сосредоточился на экране.

На сцену, хлопая в ладоши, поднялись двое, встали у микрофона и начали шутливый диалог.

– Пха-ха-ха-ха-ха! Живот надорву! – хохотала Хосино над непринужденной перебранкой на экране.

Один из артистов нес полнейший вздор, а второй пытался его урезонить, а потом все повторялось с начала. Что в этом смешного, я не понял.

– «Пинатс-мен» – офигенные! – заключила подруга, вытирая щеки.

Раз ее даже такое доводит до слез, то долго бы она с моим диагнозом точно не прожила.

Каждый раз, когда она смеялась или плакала, я невольно вспоминал «Вот бы исчезнуть» из ее блокнота. И хотел спросить, в чем дело. Узнать, что ее терзает.

– Мм? Что?

– Ой, прости… – Кажется, я загляделся на нее больше, чем на экран с комическим дуэтом.

Их выступление длилось полтора часа, и я за все это время не то что ни слезинки не проронил – но даже не улыбнулся.

– Я завтра собираюсь к Момоке-тян. Не хочешь со мной? – спросила Хосино, когда мы расставили парты по местам.

– Давай. Все равно домашку доделал и заняться больше нечем.

– Чего?! Уже? Так быстро?

– Я придерживаюсь принципа «сделал дело – гуляй смело». Вот ты, похоже, уже гуляешь вовсю, но занятия, надеюсь, не забросила?

– Не, я из тех, кто все судорожно дописывает в последний день! А пока наслаждаюсь свободой.

Мы и впрямь полные противоположности, но я и так это знал.

– К слову, все не решался спросить. Что такое с Момокой-сэмпай?

Я вспомнил, какая она бледная. Цвет лица у нее был очень нездоровый, но больше я за время визита никаких странностей не заметил.

– У нее тяжелый случай анемии. С самого детства постоянно под надзором врачей. А в этот раз пришлось остаться в больнице подольше. Но от такого не умирают, так что все хорошо!

– Ясно…

– Вот бы Момоку-тян скорее выписали!

– Угу, – согласился я, и мы вышли из кабинета.

Наверное, из-за болезни подруги Хосино пришлось переделать весь план работы кружка.

– Тогда завтра – на прежнем месте, в больнице!

– Ага, ладно.

От школы мы разъезжались в противоположные стороны, поэтому я простился с подругой у школьных ворот и отправился к поездам. На вечер я придумал себе дело, так что поел в кафешке у станции, побродил по окрестным магазинам, а как пришло время – отправился в путь.

От станции назначения пришлось пройти еще минут пятнадцать, но вот я оказался у муниципального культурного центра, такого, в котором иногда давали концерты, пьесы и все такое. Почти сразу у входа висел плакат: «Слезный вечер – 2-й этаж». Поднялся по эскалатору.

Мероприятию выделили конференц-зал номер два, и я пришел не первым. Помещение оказалось довольно просторным, мест на пятьдесят навскидку.

Я занял один из свободных стульев и, пока не началось, взялся за книгу, которую одолжила Момока.

В последнее время я явственно ощущал, что одного школьного киноклуба мало, чтобы ко мне вернулись слезы. Попробовал поискать в Сети, как еще достичь моей цели, и нашел вот эти «Слезные вечера».

По описанию они подходили идеально: на таких мероприятиях ведущие сознательно доводили участников до слез, чтобы они сбросили накопившийся стресс. К тому же для школьников участие бесплатное, лучше и не придумаешь! Так что вчера я подал анкету.

Наверное, не очень хорошо по отношению к другим участникам, если болезнь подкосит меня прямо во время сеанса. Но я решил, что все равно пойду. В конце концов, кто еще позаботится о моем спасении? Если уж я расплачусь, то буду плакать вволю. И мое решение касается не только сегодняшнего вечера, но и Хосино: я не буду перед ней сдерживаться.

С каждой минутой людей все прибывало. Женщин было заметно больше, чем мужчин, и в основном взрослых – от двадцати до пятидесяти лет. Увидел я и несколько белых воротничков. Я исподволь поглядывал по сторонам, размышляя о том, как много, оказывается, стресса у взрослых.

– Извини, тут свободно? – спросили меня, и я обернулся.

Надо мной возвышался