Со смертью нас разделяют слезы - Ао Морита

– В библиотеку, заниматься. Там прохладнее, и учеба лучше идет, – не оборачиваясь, состряпал я короткий и правдоподобный ответ. Я и в рюкзак для пущей убедительности сложил тетради и учебники – на случай, если отец захочет проверить.

– Можно же дома. Зачем в библиотеку?

– Заметил, что там мне намного проще собираться с мыслями. Постараюсь вернуться пораньше, а завтра позанимаюсь дома.

– Что ж… Ладно.

Тут я все же обернулся. Отец, сгорбившись, ушел обратно в гостиную. Я не думал, что он так просто отступится, и даже разозлился. А потом мне вдруг стало его жаль и немного стыдно. Я ведь понимал, что его гиперопека вызвана страхом за мою жизнь. Мне показалось, что я втаптываю заботу отца в грязь, и с этим неприятным чувством я вышел на улицу. Лучше бы он на меня наорал.

Снаружи впервые за неделю шел дождь. Настоящая отрада среди лета.

В книге, которую мне дала почитать Момока, тоже было про дождь после долгой засухи. Я вспоминал и осмыслял этот эпизод, глядя на серое небо. В книге герой выбежал искупаться под долгожданными струями, но я воздержался. Нельзя же вымокнуть до нитки, когда идешь навещать человека в больнице. Я продолжил путь под зонтом.

– Опять ты раньше времени! – укорила меня Хосино, которая и сама уже стояла у входа, притом почему-то в форме и со школьной сумкой под мышкой. Я уже привык, что вне занятий она всегда приходит в обычной повседневной одежде с какой-нибудь прикольной сумочкой…

– Ты чего так одета?

– Потому что сегодня у нас заседание кружка, и я хочу, чтобы в палате Момоки-тян была соответствующая атмосфера! – Она радостно похлопала сумку. – Только забыла тебя предупредить.

Что ж, это все объясняет.

Момока читала у себя в койке. Пока мы к ней поднимались, успело выглянуть солнце, и лицо девушки светилось под его косыми лучами. Прямо готовая картина!

Сэмпай закрыла толстую книжку и улыбнулась:

– Спасибо, что пришел, Сэяма-кун. И тебе, Судзуна!

– Рад снова увидеться. Вот, это тебе.

Я постеснялся навещать ее с пустыми руками, поэтому заскочил по дороге в магазин и прикупил бутылочку укрепляющего смузи. Девушка приняла гостинец с широкой улыбкой и вежливо меня поблагодарила:

– Спасибо большое.

– Это совершенно лишнее, – буркнула Хосино.

– Не тебе говорить, – возразил я.

Наш короткий обмен колкостями только рассмешил Момоку. Я еще в прошлый раз обратил внимание, как тут с ними хорошо, и мне вдруг подумалось, как было бы здорово собраться такой теплой компанией не в палате, а в школе.

Тем временем Хосино уже рылась в сумке, и вскоре она водрузила на прикроватный столик знакомый белый портативный проигрыватель.

– Мы вчера с Момокой-тян посоветовались и решили сегодня устроить заседание киноклуба здесь. Мы так уже делали, – объяснила подруга, чуть не пританцовывая от радости.

Сперва мы с полчаса поболтали, но потом Хосино все же вставила диск и отлучилась перед сеансом в уборную.

Впервые мы с Момокой остались наедине, и я почувствовал себя не в своей тарелке. Наверное, стоит скоротать эту короткую паузу в телефоне. Да и ее, кажется, моя компания смущала: сэмпай опустила голову.

– Сэяма-кун… Знаешь, у меня есть просьба, – вдруг с жаром заговорила сэмпай, и я тут же вытянулся по струнке:

– П-просьба? А, конечно. Какая?

– Не спускай с Судзуны глаз. – Она серьезно посмотрела на меня.

Я пытался обдумать ее слова, но их смысл от меня ускользал.

– Ей что-то угрожает?

Лично мне так не казалось, но все же Момока знала ее намного лучше и дольше, наверное, у нее есть основания для опасений. Хосино и правда немного беспечная. Но, с другой стороны, она же не маленький ребенок, чтобы «глаз с нее не спускать».

Момока тихо вздохнула и, поколебавшись, объяснила:

– Она дважды пыталась свести счеты с жизнью.

По голове точно обухом ударили. На мгновенье я даже решил, что ослышался, но все же слишком отчетливо различил страшные слова. Пыталась свести счеты с жизнью. Дважды.

Может, это у Момоки такие розыгрыши? Но перед глазами тут же всплыли коротенькие три слова из «Тетради слез». «Вот бы исчезнуть». Выведенные таким неуверенным, дрожащим почерком. Значит, отчаяние, которое просочилось на страницы, и впрямь отражало внутренний мир Хосино.

– Понимаешь…

– А вот и я-я-я! – Наша общая подруга ворвалась в палату прежде, чем Момока успела вымолвить еще хоть слово.

В тот же миг с лица старшей девушки исчезла всякая тревога, вместо нее расцвела улыбка. Они перебросились парой фраз, как будто ничего особенного не произошло, а там и до фильма дошла очередь.

– Имей в виду, кино выбирала Момока-тян!

– Д-да? Я заинтригован.

Сердце колотилось как бешеное. На экран я почти не смотрел. Все мои мысли захватили слова Момоки, и больше я ни о чем не мог думать.

Перед глазами один кадр сменял другой, и за их чередой пролетело сто двадцать минут. Я толком не следил за сюжетом, даже не понял, кем были главные герои, и не заметил, когда Хосино с сэмпаем успели тихонько расплакаться.

– Надо же, Сэяма-кун, ты и правда кремень, – прохлюпала, утирая мокрые щеки, Момока.

А меня меж тем намного больше интересовало то, что осталось недосказанным.

– Вот, а я тебе говорила! Этого монстра не свалил даже козырь из твоего арсенала! – наябедничала на меня Хосино, захлебываясь слезами.

Я обиделся, что меня сравнили с финальным боссом из какой-нибудь игрушки, но больше для вида. Если я то и дело поглядывал на Момоку, то она в мою сторону даже не глядела, только улыбалась – и мое нетерпение росло.

– А давай мы ему в следующий раз поставим запись с концерта «Ред Стоунз»? Когда ребята вспоминают Рюдзи, там тоже сердце так и трепещет, – предложила Хосино, доставая диск, и старшая девушка согласилась:

– Да, неплохая мысль.

Они быстро вернулись к девчачьим разговорам, и я им не мешал, в основном слушал. С удовольствием смотрел, как они весело болтают, но при взгляде на искренне смеющуюся Хосино все сжималось в груди. Неужели ее беззаботная улыбка – фальшивая? И может, не зря она лила все эти бесконечные слезы?

– Завтра опять приду! – пообещала она, когда пришло время прощаться.

Так в итоге и не выпало ни единой возможности спросить подробнее: при Хосино такие вопросы не обсудишь. Момока и сама, прежде чем говорить, дождалась, пока подруга не оставит нас наедине. В общем, я просто отдал ей книгу, и мы ушли.

– Сэяма-кун, завтра пойдешь со мной? – спросила Хосино, когда мы присели на остановке у больницы. Перед этим она тихонько вздохнула.

Я отозвался без энтузиазма:

– Завтра, пожалуй, пас.

– Да? Но как получится – присоединяйся. По ней не скажешь, но на самом деле Момока-тян в больнице скучает, и втроем ей наверняка веселее.

– Угу… Как получится.

– Ага! Мы с ней завтра посоветуемся, и уж в следующий раз ты у нас будешь плакать как миленький! – Хосино заулыбалась от уха до уха, и я тоже ответил ей неловкой улыбкой. Сложно было держаться как прежде после того, что я сегодня узнал.

Кажется, подруга и дальше о чем-то болтала, но ее слова влетали в одно мое ухо и вылетали из другого.

⁂

Каждый год на Обон[10] мы с отцом ездили на мамину могилу. Поначалу он боялся, что я расплачусь на кладбище, и не брал меня с собой, но в последние несколько лет я составлял ему компанию. Наверное, даже отец решил, что теперь уже можно.

По пути мы заодно оставляли поминальные цветы и во дворе, где покоилась моя любимая собака, и я за нее молился. А потом отец вез меня на машине на кладбище.

Пока ехали, я мысленно просил у Моко прощения, что так и не пролил за нее ни слезинки. Если бы не проклятая адакрия, наверняка плакал бы на ее могилке.

Путь продлился чуть меньше часа, и в дороге мы почти не разговаривали. Отец что-то спрашивал, я односложно отвечал – и так по кругу, пока мы не припарковались. Мама, наверное, расстраивалась, наблюдая с небес за нашим скудным общением, но иначе у нас с отцом не получалось.

Пока он ходил набирать воду, я прибрался вокруг могильного камня. Вырвал сорняки, протер стелу тряпкой, выкинул сухие цветы. Сегодня солнце не выглядывало из-за туч, но я все равно мгновенно взмок. Наконец мы оставили подношения и водрузили в вазы новые цветы.

Так же, как утром во дворе, я снова соединил руки в молитвенном жесте. Мама переживала из-за моего диагноза не меньше отца. Что она думает, глядя на меня теперь? Как представляю, что она узнает о моем желании нарочно расплакаться, меня тут же начинает мучить