Со смертью нас разделяют слезы - Ао Морита

– Свободно.

– Ага, спасибо. Я Мицуру Фурухаси. Одиннадцатый класс.

– Кэй Сэяма. Ровесники. Очень приятно.

Никогда бы не подумал, что он еще школьник. Во мне самом сто семьдесят сантиметров роста, но он явно выше, да и волосы раньше университета мало кому разрешают высветлять.

– А, волосы? Пока на каникулах, решил попробовать. Обычно они у меня черные как смоль. У нас строгая школа, так что всегда завидовал ребятам, у которых это не запрещено, – разъяснил Фурухаси, который, видимо, догадался, что я так пристально разглядываю, и накрутил одну прядь на палец. Он носил стрижку «гриб» и сейчас методично поправил челку, глядя в экран телефона вместо зеркала.

– У меня такого желания никогда не возникало, так что мне не понять. Лучше скажи, Фурухаси-кун, как тебя занесло на это мероприятие?

– Можно просто Фурухаси. Мы ровесники, и я тебя тоже буду называть без затей. Да чисто из любопытства. С домашкой уже разделался, поэтому все равно не знал, чем заняться, а тут наткнулся на рекламку, ну и зарегистрировался. А ты?

– Ясно. А я… Меня просто никакая история не пронимает, и мне захотелось хоть так расплакаться.

Фурухаси хмыкнул, сложив руки на груди. Кажется, я его чем-то задел.

С началом мероприятия в зал зашел какой-то мужчина – видимо, ведущий. Всего нас собралось восемнадцать человек, и свободные места бросались в глаза.

Для начала организатор взял микрофон и подробно нам описал, какие бывают виды слез и как они воздействуют на организм. Я уже все это знал от Хосино, а вот мой сосед увлеченно вел конспект, притом еще и бубнил себе под нос:

– А про «эмоциональные слезы» я слышал.

Что-то мне подсказывало, что он не просто время убивал, а искренне интересовался темой.

– У каждого человека, – тем временем вещал лектор, – индивидуальная реакция на эмоциональные стимулы. Для кого-то наиболее чувствительна тема семьи, для кого-то – животные. Всего насчитывается более сотни триггеров.

– Ого, да ладно! Так много? – бубнил Фурухаси.

– Во время просмотра трогательного кино рекомендуется приглушать освещение и создавать приятную ароматическую обстановку – например, возжигать благовония.

– Понятно… Важна атмосфера.

Моего соседа не слышал никто, кроме меня. Какое удивительное прилежание. Я бросил в его тетрадку быстрый взгляд и увидел заголовок: «Почему люди плачут?»

Когда теоретическая часть закончилась, на белый экран вывели видео. Помощники лектора завесили окна и двери шторами, выключили свет – все, чтобы погрузить нас в более эмоциональное окружение.

Всего нам показали пять коротких роликов. Про любовь, про смерть и так далее, но чувствовалось, что их сняли как слезодавилки, поэтому ни один из них по-настоящему меня не тронул.

Я поглядывал краем глаза на остальных участников, и немалая их часть заплакала на ролике о семье, а третий, про зверюшек, тронул подавляющее большинство.

– Офигеть, как рыдают… – тихонько пробормотал Фурухаси после четвертого видео.

Я разделял его удивление, но офисный работник перед нами обернулся с таким недовольным лицом, что я только качнул головой. Будь моя воля, я бы отсел, чтобы люди не думали, будто мы пришли вместе.

После пятого ролика объявили десятиминутный перерыв. Все, кроме нас с Фурухаси, уже лили слезы и неподвижно застыли каждый на своем стуле, спрятав лицо в руках. То и дело кто-нибудь хлюпал носом, так что я даже почувствовал себя не в своей тарелке.

Фурухаси пожал плечами:

– Что-то я ожидал большего… Думал, душу начнет наизнанку выворачивать, а у меня слезы что-то не наворачиваются. Когда дедушка рассказывал о войне, у меня даже сердце не екнуло. Вообще, странно: никто из участников на войне не был, но почему-то все плачут. Мне кажется, они проливают совсем не те же слезы, что дедок из ролика.

Разнес вечер в пух и прах, но я понимал, о чем говорит мой сосед. Если плачешь о том, чего на собственном опыте не знаешь, то это просто слезы сочувствия, а не твои собственные. Они ничуть не похожи на слезы радости, печали, обиды и злости. Может, даже поддельные в каком-то смысле? Мне казалось, в них подмешано что-то нечистое.

Слушая Фурухаси, я размышлял, хочу ли, чтобы моя жизнь оборвалась столь неискренне.

– Сэяма, согласен? А еще меня злит, что все вокруг рыдают, поэтому я не плачу как бы назло.

– Кажется, понимаю. А бывают те, кто, наоборот, плачет за компанию.

– Ага. Мне кажется, мы с тобой поладим.

Выражался Фурухаси резковато, но, в сущности, он озвучивал все то, что я и сам думал, потому я на него ни капли не сердился. Тем более что его слова казались мне разумными, и я проникся к нему искренней симпатией. Если честно, я немного робел идти на этот вечер в одиночку, но хорошо, что встретил тут единомышленника. Тут я усмехнулся, как все удачно для меня сложилось.

Перерыв закончился, и лектор стал читать рассказы о реальном опыте, который заканчивался слезами. Ни я, ни Фурухаси и тут не дрогнули. С самой вступительной части на заднем плане звучала грустная фортепианная мелодия, из-за которой возникал эффект театральности всего действия.

– Без слезливой музычки было бы лучше, – лениво заметил Фурухаси, потягиваясь, когда лектор завершил выступление.

Я поразился, что и тут наши мысли совпали. Похоже, мы и впрямь родственные души.

– На этом наша сегодняшняя встреча подходит к концу. Благодарю всех участников за то, что уделили нам время, – завершил двухчасовое мероприятие лектор.

Мы с новым приятелем, косясь на людей, которые с трудом приходили в себя после пережитого опыта, первыми выскользнули из зала.

– Эх, я так надеялся, но в итоге не проронил ни слезинки. Ладно, поглазел на рыдающих взрослых – и то хорошо, хоть время убил, – протянул Фурухаси.

– А ты всерьез рассчитывал поплакать? Или все-таки только коротал время?

Поначалу мой новый знакомый явно ловил каждое слово, но потом бросил ручку и только подкалывал остальных гостей, и я так до конца и не понял, зачем он пришел на мероприятие. Складывалось впечатление, что он не знал, над кем бы посмеяться. Но нарочно выискивать такую необычную встречу, чтобы чем-то развеять скуку? Как будто других развлечений мало! А тут надо не просто найти, а еще заполнить анкету, зарегистрироваться, да еще добираться далеко. Нет, наверняка он пришел не просто так.

Какое-то время Фурухаси шел, не проронив ни слова. Но, когда мы уже покинули культурный центр, все же ответил:

– Я уже давно пытаюсь понять, как это работает. Почему люди плачут? Что вызывает у них слезы, почему они с их помощью выражают сочувствие? Это так странно.

Я удивился, с каким серьезным лицом он это говорил.

Меня тоже посещали подобные мысли, и не раз с тех пор, как мне поставили диагноз. Я немало настрадался от того, насколько слезы – неотъемлемая часть моей жизни. Наверное, мы с Фурухаси похожи.

– Я записался в надежде, что получу какую-то подсказку, но даже не знаю… Да ты и сам сказал, что хочешь расплакаться, а ничего не выходит.

– Угу. Хотя я-то как раз надежд не питал, поэтому не расстроился.

– Ясно. Удивительно, что в остальном там собрались такие чувствительные люди. Я не понимаю, чего их так развезло.

– Это еще что, вот я такую плаксу знаю…

– Какую? – спросил Фурухаси.

Я не нашелся что ответить. Как представил Хосино на этой встрече, расплылся в улыбке: ее бы точно приняли за подсадную утку.

– Что смешного? – еще пуще удивился Фурухаси, и на том мы добрались до станции.

⁂

У меня из головы напрочь вылетело, что завтра суббота. На каникулах вообще быстро перестаешь считать дни недели. Вчера на заседании мы с Хосино договорились навестить Момоку в больнице, но отец не пошел на работу, и встал вопрос, как мне выскользнуть из дома.

Вчера мы с ним опять немного поругались. С тех пор как он нашел книгу Хосино, отец задавал много вопросов по поводу моего досуга. На все его дознания я отвечал, что учусь с друзьями, но он не верил и наседал еще настойчивее, однако больше не мог вытянуть из меня ни слова.

Кажется, отец смутно подозревал, что я пытаюсь выжать из себя слезу. Если я объявлю во всеуслышание, что ходил на «Слезный вечер», то рискую остаток каникул просидеть в четырех стенах. Раньше, может, я безропотно стерпел бы такое, но прежняя покорность обернулась невыносимыми мучениями: дома я задыхался.

– Опять уходишь? Куда ты? – тихо спросил из-за спины