Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1 - Юй Фэйинь

Её изящное платье из тёмно-синего шёлка и безупречно уложенные волосы соответствовали высшему стандарту, но не могли скрыть одного — острого, почти животного предчувствия беды, что сжимало ей горло ледяной рукой. Её поза была прямой, но в каждом мускуле читалась готовность к прыжку. Её взгляд, ясный и тревожный, скользил по залу, выхватывая малейшие детали: слишком неподвижную тень за колонной, нервный жест министра, застывшую улыбку служанки. Всё здесь, от избытка роскоши до фальшивого веселья, кричало ей об одной вещи: что-то идёт не так. Это был не праздник. Это была искусно расставленная ловушка, и она чувствовала себя мышью, попавшей в самое её сердце.

Стражи были оставлены за пределами зала. Объяснение, озвученное церемониймейстером, звучало на поверхности разумно: «В священных стенах императорского дворца и так достаточно охраны, чего же бояться высоким гостям?» Но для Тан Лань эта мера была словно вырванным клыком у тигра. Она лишала её последней видимой опоры, заставляя чувствовать себя голой, уязвимой, как улитка, вынутая из раковины. Рядом с ней стояла лишь Сяо Вэй, чьи глаза сияли наивным восторгом перед ослепительным зрелищем. Служанка тихо ахала, разглядывая наряды знати, и была слепа и глуха к тому электрическому напряжению, что сжимало её госпожу изнутри.

Зал действительно ломился от людей. Море чиновников — всех рангов и мастей — колыхалось в такт церемониальной музыке. Золотые рыбы высоких министров, серебряные фазаны военачальников, пёстрые одежды региональных правителей — всё сливалось в один пестрый, шумный ковёр. В проходах, подобно каменным истуканам, стояли безупречные шеренги императорских стражей в парадных, отливающих медью и сталью доспехах. Их лица были скрыты под массивными шлемами с плюмажами из конского волоса, взгляды устремлены вперёд. Казалось бы, безопаснее места во всей империи не найти.

Но её внутренний барометр, отточенный не в дворцовых интригах, а в годах реальных сражений, зашкаливал, предупреждая о буре. Этот «идеальный» порядок был слишком идеальным, слишком театральным. Стражи стояли не так, как должны стоять воины, готовые к защите, — их позы были ритуальными, рассчитанными на показную мощь, а не на мгновенную реакцию. Воздух, несмотря на благовония, был густ от скрытого страха, который она чуяла, как зверь чуёт приближение землетрясения. Взгляды знати скользили не только по молодым, но и по трону, по стражам, друг по другу — в них читался не праздный интерес, а настороженность.

Это было не предчувствие — это было знание, выжженное в её душе опытом Снежи. И она сидела с непроницаемым лицом, сжимая в складках платка холодные пальцы, готовая в любой миг превратиться из гостьи в солдата.

Её взгляд, острый и безжалостный, как у охотничьего ястреба, скользил по лицам гостей, выискивая малейшую трещину в фасаде всеобщего ликования. Она ловила мимолётные гримасы, застывшие улыбки, нервные подёргивания пальцев — любой символ скрытой тревоги. Но маски были надеты прочно.

Затем её внимание привлекли императрица и Мэйлинь. В их сияющих, торжествующих взглядах читалось не только удовлетворение. Там было нечто большее — тонкое, едва уловимое нетерпение. Словно они, как зрители в театре, с нетерпением ждали начала главного действия, того самого, ради которого и затевался весь этот спектакль. Они ждали сигнала.

И тут её память услужливо подкинула образ — странного, холодного стража Мэйлинь, того самого, от которого веяло мёртвым холодом. Где он сейчас? — пронеслось в её голове. Она пробежалась глазами по безупречным шеренгам императорских стражей, выстроившихся вдоль стен. Его гротескной, массивной фигуры среди них не было. Значит, он где-то ещё.

Непроизвольно её взгляд скользнул за высокие арочные окна, в пронзительно-голубое весеннее небо. И там она увидела её. Одинокую чёрную птицу, которая кружила по бесконечному кругу, словно выписывая заговор против самого солнца. Знак. Предвестник.

В этот момент Сяо Вэй что-то прошептала ей на ухо, восхищаясь красотой церемонии, блеском нарядов. Но слова служанки долетели до Тан Лань как приглушённый шум из другого измерения. Она лишь автоматически кивнула, не вслушиваясь. Все её чувства были обострены до предела, превращены в струны, натянутые до звона. Она улавливала каждый шорох шёлка, каждый скрип паркета под ногами, каждое изменение в движении воздуха, вызванное взмахом веера или чьим-то вздохом.

Церемония достигла своего апогея, но это был апогей не радости, а всеобщего, сковывающего напряжения. Жених и невеста, Тан Сяофэн и Шэнь Юй, стояли друг напротив друга в центре зала, как главные актёры на сцене, где пьеса была написана не ими. Их лица были неестественно бледны.

Тан Сяофэн в своём роскошном, усыпанном жемчугом и драгоценными камнями наряде, который больше напоминал тяжёлые, сковывающие доспехи, чем свадебное платье, стояла неподвижно. Её пальцы, спрятанные в длинных рукавах, судорожно сжимали веер. Она смотрела не на жениха, в которого была якобы влюблена, а куда-то в пространство перед собой, словно ожидая, что из-за спины какого-нибудь сановника в любой момент появится клинок или чаша с ядом. Её поза была позой загнанного зверька, застывшего перед прыжком хищника.

Шэнь Юй, обычно такой собранный и уверенный, выглядел потерянным. Он нервно, почти машинально, поправлял высокий, давящий воротник своего парадного халата. Его взгляд, обычно твёрдый, беспокойно метался по залу, скользил по лицам гостей.

Пожилой жрец в белых ритуальных одеждах монотонным, заученным голосом возносил традиционные молитвы Небу и Земле, взывая о благополучии новой семьи и многочисленном потомстве. Но древние слова, которые должны были звучать благословением, падали на пол мёртвым грузом. Они звучали пусто и глухо, как заклинания, произносимые в заброшенном, промозглом склепе, лишённые всякой веры и надежды.

Воздух в зале был настолько густым от клубков скрытой вражды, страха и невысказанных угроз, что им было физически трудно дышать. Казалось, ещё немного, и эта напыщенная, хрупкая конструкция из позолоты и притворства рухнет под тяжестью всеобщего напряжения, обнажив уродливую правду, скрывающуюся за свадебными улыбками.

Наступил самый священный, почти ритуальный момент церемонии, который должен был стать её символическим завершением. После того как жрец огласил жениха и невесту мужем и женой, к Императору почтительно подошёл слуга, неся на парчовом подносе тушь и свиток тончайшего белого шёлка. По древней традиции, сам Сын Неба собственноручно должен был вывести на шелках иероглифы-благословения для молодожёнов — «Счастье» (喜) и «Долголетие» (寿).

Воздух в зале, и без того напряжённый, застыл окончательно. Все взоры были прикованы к трону. Слуга с церемонной медлительностью растёр тушь в изящной тушечнице из фиолетового сланца. Сладковатый, смолистый запах сосновой сажи и резкий аромат камфоры наполнили пространство вокруг, смешиваясь с запахом страха.

Тан Лань сидела, выпрямив спину в струну, каждый мускул её тела был напряжён до предела, готовый