Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1 - Юй Фэйинь

Месть всё ещё манила его, тлея в груди тлеющими углями старой ненависти. Но уже не с тем всепоглощающим, опьяняющим наслаждением. Теперь её сладость была отравлена. Его рука, которая должна была без колебаний опуститься на врагов, теперь замирала в нерешительности. План был готов исполниться, месть была так близка… но что-то невидимое, прочное и острое, как алмазная нить, держало его, не давая сделать последний, решающий шаг. И этим «чем-то» была она. Тан Лань. Наследница его заклятых врагов, ставшая его главной слабостью.

Лу Синь стоял у окна, сжимая кулаки так, что кости трещали. Внутри него бушевала гражданская война, и два голоса, два непримиримых лагеря, разрывали его душу на части.

Голос Мстителя, хриплый от многолетней ненависти, звучал в нём яростно и убедительно:

*«Она — Тан! Её кровь отравлена тем же грехом, что и кровь её предков! Её отец приказал уничтожить нашу семью! Её род сидит на нашем троне! Каждая её улыбка — это плевок на могилы твоих родителей, твоих братьев и сестёр! Убей её! Это будет справедливо. Это — твой долг. Ты клялся! Ты последний из Цанов!»

«Она — слабость. Она ослепляет тебя, заставляет сомневаться. Пока она жива, ты не сможешь довести дело до конца. Её существование — это угроза всему плану. Устрани её, и путь к трону будет чист.»

Но тут же поднимался другой голос, тихий, но настойчивый, появившийся совсем недавно:

«А что она тебе сделала? Лично? Она не отдавала приказов. Она сама — пешка в этой игре, такая же, как ты был когда-то. Ты видел, как с ней обращаются её же родственники. Она не враг. Она — жертва.»

«Она… иная. Она не похожа на них. Её смех, её странности, её взгляд, полный той же боли, что и у тебя… Ты хочешь уничтожить единственное, что за эти годы вызвало в тебе что-то, кроме ненависти?»

«А если ты убьешь её… что тогда? Трон, отмщение… и что дальше? Пустота. Холод. Вечное одиночество в окружении раболепных слуг и запуганных придворных. Ты получишь всё и потеряешь всё.»

Он мысленно представлял сцену. Меч в его руке. Её беззащитная фигура. Удар. И тогда… ничего. Никакой радости, никакого триумфа. Лишь леденящая пустота и сокрушительная тяжесть содеянного.

Лу Синь с силой провёл рукой по лицу. Он был солдатом, стратегом, мстителем. Он привык принимать чёрно-белые решения. Но эта ситуация была вся в оттенках серого, и он не мог найти верного ответа. Убийство Тан Лань казалось логичным шагом. Но это был шаг, который, он чувствовал, уничтожит не только её, но и последние остатки его собственной человечности.

Он не мог принять решение. И в этой мучительной нерешительности он понимал, что уже проиграл. Потому что настоящий мститель не сомневается. А он сомневался. И причина его сомнений звалалась Тан Лань.

— Отложить атаку на свадьбе, — вырвалось у Лу Синя, и эти слова прозвучали чужим, надтреснутым голосом, будто их вытягивали из него клещами. Он не смотрел на Мо Юаня, уставившись в тёмное стекло, в котором отражалось его собственное искажённое мукой лицо. — Но быть наготове. Чтобы по первому моему знаку всё пришло в движение.

Это была не команда полководца, уверенного в своей стратегии. Это была просьба загнанного в угол зверя, откладывающего решающую схватку, потому что он ещё не готов заплатить её цену.

Мо Юань, чуткий к малейшим изменениям в состоянии хозяина, замер на мгновение. Его вороньи глаза, блестящие в темноте, сузились. Он почуял не неуверенность, а нечто более глубокое — внутренний разлад. Но преданность была сильнее любых сомнений.

— Как прикажешь, хозяин, — проскрипел он, склоняясь в ещё более низком поклоне. В его голосе не было ни удивления, ни вопроса, лишь полное принятие. — Семеро будут ждать. Мы готовы по первому вашему слову.

Лу Синь кивнул, не поворачиваясь. Он чувствовал, как по его спине ползет холодный пот. Это решение — отложить возмездие — было первым шагом к предательству самого себя, своей клятвы, памяти своего рода. Но мысль о том, чтобы увидеть её бездыханное тело среди хаоса и крови, вызывала в нём такую физическую тошноту, что все доводы мстителя рассыпались в прах.

Мо Юань растворился в тенях так же бесшумно, как и появился, оставив Лу Синя наедине с гнетущей тишиной и тяжким грузом принятого решения. Он не отменил месть. Он лишь дал себе отсрочку. Но в глубине души он уже знал, что эта отсрочка может стать вечной. И самый страшный враг рода Тан оказался не в тронном зале, а в его собственном сердце.

Глава 69

Великолепный тронный зал сиял, ослепляя своим богатством. Казалось, само солнце было поймано в ловушку из хрусталя и золота: тысячи свечей в канделябрах и сотни алых шелковых фонарей отражались в отполированном до зеркального блеска полу, в золотой инкрустации колонн, в массивных нефритовых вазах. Воздух был густ и сладок, как патока, от аромата сандалового дерева, цветущих орхидей и жасмина, чьи гирлянды вились по стенам. Шёлк знамён и занавесей переливался всеми цветами радуги, золотое шитьё на одеждах знати слепило глаза. Улыбки гостей были безупречны, приветственные поклоны — отточены до автоматизма. Всё было совершенно, как на самой искусной гравюре, изображающей райское торжество.

Но сквозь эту ослепительную роскошь, словно ядовитый запах тления из-под тонкого слоя дорогих духов, пробивался едкий привкус всеобщей, застарелой ненависти. Он витал в воздухе, невидимый и удушливый. Он застывал в натянутых, неестественных улыбках придворных, сквозивший в их быстрых, оценивающих взглядах, которыми они обменивались, когда думали, что их не видят. Этот зал был не местом праздника, а полем боя, где в качестве оружия использовались комплименты, а раны наносились многозначительными намёками.

На возвышении, под балдахином из пурпурного и золотого шёлка, на массивных золотых тронах, восседала императорская семья. Император сидел с каменным, абсолютно безразличным лицом, его взгляд был устремлён в пустоту поверх голов гостей, будто всё происходящее не имело к нему ни малейшего отношения. Рядом с ним Императрица застыла с холодной, отточенной, торжествующей улыбкой на устах; её глаза, как у хищной птицы, обводили зал, с удовлетворением взирая на созданное ею великолепие и на унижение тех, кто был оттеснён на второй план. И между ними, словно драгоценная жемчужина в этой оправе из власти и равнодушия, сияла Мэйлинь в ослепительном наряде, расшитом серебряными нитями и жемчугом.

По другую сторону зала, на несколько менее роскошном, но всё же почётном месте, сидела Тан Лань.