Дуэт с герцогом сирен - Элис Кова

приближаются. Зависнув в толще воды, они наблюдают за происходящим издалека. Лишь Хор из четырех сирен занимает место возле разрушенной арки, посередине между нами и остальными присутствующими.

Песня становится медленнее, голоса постепенно стихают. Остается лишь он один – и смолкает, как только отпускает мои руки.

«Не уходи, – хочется ему сказать. – Не оставляй меня».

Он так много дал мне, и все же я до самого конца желала большего. Внезапно начинают возвращаться воспоминания, смутные и мимолетные, будто отблески фонаря на корпусе судна: мы смотрим друг другу в глаза, целуемся под покровом тьмы, засыпаем в объятиях друг друга, сгораем от страсти, и я, воплощение древней магии, чувствую себя более живой, чем простая женщина из плоти и крови.

Вокруг не слышно ни звука. Море кажется неестественно тихим, как будто оно в ожидании затаило дыхание.

– Ильрит, – шепчу я.

Он шире раскрывает глаза, понимая, что я его знаю, помню. Я вновь хватаю его за руки, дрожа, словно плотина, которая воздвигнута в моем сознании и тщетно пытается отсечь воспоминания.

– Ильрит, – повторяю более уверенно. – Я…

– Восходит луна! – громко пропевает Вентрис.

В ответ раздается рев, грозящий расколоть море надвое.

Дно сотрясается, вокруг вздымаются волны, закручиваясь в водоворот, наполненный красной гнилью и смертью. Узоры на коже уплотняются, чернила начинают дрожать, как будто собираются разорвать меня на куски. Тысячи песен, наложенных друг на друга, диссонируют с тысячами криков, доносящихся откуда-то снизу. Я слышу и то, и другое, все прерывистые, полные ужаса слова – песни зависящих от меня сирен, крики ждущих внизу душ.

Я цепляюсь за Ильрита, за мужчину, о котором почти ничего не помню, и все же знаю всей душой, но уже слишком поздно. Все рушится.

– Виктория, – шепчет он мое имя, как будто клянется: все, что случилось между нами – мелькающее в проблесках воспоминаний и то, о чем я вообще не помню, – было настоящим.

– Я люблю тебя, – признаюсь я.

Миг спустя некая сила вырывает меня из мира живых и все глубже затягивает в Бездну смерти, из которой нет возврата.

Сорок один

Меня с невероятной скоростью тянет вниз. Такое впечатление, будто мышцы и кожа отрываются от костей. Цвет и свет мешаются со звуком, с плотью и магией, и тяжесть моря превращает меня в пыль.

И все же я упорно продолжаю держаться.

Страх уходит, вместе с ним улетучиваются боль и тревоги. Даже все случайные мысли исчезают. Такое ощущение, будто из души вырывают все до одного кусочки моей прежней сути, рассеивая их в ночном море среди клубящейся гнили.

Трудно сказать, что остается. Кто – или что – я сейчас?

Знаю лишь, что еще жива. Меня насильно вырвали из одного мира и перенесли в другой, но мои глаза не закрылись в последний раз. Остатки сознания не спешат никуда ускользать, как и песня, которая до сих пор окутывает меня, будто одеялом. В какой-то мере я по-прежнему живу.

Вот она, тайна смерти, великий секрет древнего бога, что скрывается в словах гимнов: конца нет. Точнее, это не совсем конец. Мы проходим через точку забвения, там, где заканчивается один мир и начинается другой. И после каждого выдоха следует новый вдох.

Смерть – не окончание, а необратимое изменение. Продолжение, следующее после точки невозврата. Эту истину понимаешь, лишь пройдя необходимую метаморфозу.

В глубине сознания раздается отдаленное пение сирен. Их горе и боль выливаются в бурю, ярящуюся в морской толще. Неистовствующая вода небрежно швыряет меня из стороны в сторону – как будто они видят во мне причину постигших их несчастий и стремятся разорвать на куски, чтобы поживиться всем, чем только можно. Меня тянет в разные стороны. Их очертания вдруг становятся острыми, будто лезвия, и я распадаюсь на части.

Но даже не пытаюсь бороться, сосредоточившись на единственной диссонирующей песне, до сих пор звучащей в моем сердце. До меня по-прежнему доносится стойкий голос Ильрита, напоминая, что все они – и он сам – зависят от меня. Я не могу забыть о порученной мне миссии.

Не стоит бороться с судьбой. Я перед ней бессильна. Все принятые решения и сделанные шаги, которых я больше не помню, привели именно сюда.

Сдаюсь на милость провидения, и падение тут же замедляется. Со вздохом я возвращаюсь в бушующее море. Вокруг слышится песня, но она не громче той, что звучит во мне.

«Я тебя люблю».

Он – Ильрит – признался мне в этом. Я тоже влюбилась в него. Не знаю почему, да и неважно, но истинность этих слов не вызывает сомнений.

Я продолжаю дрейфовать, словно один из серебристых листьев Древа жизни, брошенный порывами ветра в пенистые волны, но постепенно замедляюсь и теперь могу перевернуться ногами вниз, чтобы в случае чего не упасть на спину.

Вскоре бушующие волны и сгустки гнили обретают некие очертания. Передо мной проносятся горы и долины – целый мир дымящихся жерл и раскаленной лавы, простирающийся так далеко, насколько хватает глаз. Однако подводный пейзаж исчезает, и я все глубже погружаюсь в завесу вечной ночи, в какой-то миг легко касаясь ногами ледяной, каменистой земли. Когда глаза привыкают к необычному освещению, окружающие детали вырисовываются более отчетливо. По всей видимости, день превратился в ночь, а то, что было темным, стало светлым. Здесь все иначе, и разуму требуется время, чтобы приспособиться.

Вдалеке виднеется едва заметное серебристое свечение. Похоже на приглашение, хотя, наверное, все тут совсем не такое, как кажется. Даже Вечноморе – волшебное, уникальное место, ничуть не напоминающее Природные Земли, было мне по-своему знакомым. Там действовали законы природы, которым подчинялись все смертные. Сейчас же я как будто и впрямь попала в некий потусторонний мир.

Я отталкиваюсь пальцами ног, ожидая, что вода подхватит меня, как бывало до сих пор, но вовсе не скольжу вверх, а, споткнувшись, падаю на землю. Потираю ноющую челюсть, которой приложилась к каменистой почве, и встаю на колени. Непослушные волосы по-прежнему развеваются вокруг лица, презрев все законы гравитации, так же, как в Вечноморе, но окружающая меня субстанция ничуть не походит на воду – по крайней мере, в моем привычном понимании.

Я по-прежнему способна испытывать боль. Убираю руку от подбородка. Крови нет. Судя по всему, я застряла где-то на грани между жизнью и смертью, не совсем человек, а нечто… большее.

Шагаю вперед, прямо к прорезающему мрак серебристому свету. Он исходит от маленького, хрупкого отзвука, мерцающего, словно вот-вот готовый погаснуть огонек свечи.

Останавливаюсь возле крошечного деревца и, не в силах сопротивляться порыву, провожу кончиками пальцев по серебристым листьям. Стоит лишь прикоснуться к нему, как меня