Четверть часа на супружеский долг - Мария Дмитриевна Берестова

Принцесса отвела взгляд к окну: к стыду своему, она только теперь поняла, отчего Ниия так стремится завоевать это своевольное княжество. В самом деле, ведь именно в этой точке сходится северная и южная торговля! Немудрено, что её предки никак не выбросят из головы эту идею!

— Мою династию основала женщина, — с улыбкой продолжил объяснять Атьен, вызвав удивление Диэри — она впервые об этом слышала! — Из семьи потомственных толмачей, и сама толмач, с талантом и к языкам, и к дипломатии. Она обладала и уважением, и доверием, все приезжавшие купцы знали и нашу семью, и её. Она не просто переводила — она была признанным посредником и справедливым арбитром. Не было ещё княжества как такового — но Эреста уже была его правительницей.

С удивлением Диэри подметила и в его глазах, и в его голосе черты нежности и восхищения — он явно испытывал глубокую любовь к своим предкам. История, которую он рассказывал, была ему горячо близка — это читалось во всём и это особенно удивляло принцессу, потому что она впервые слышала, чтобы страну основала женщина-толмачка.

Ниию, как водится, основал храбрый завоеватель. Бертан Первый. Род Диэри длился от него, и с детства она обожала баллады о предке — отважном, сильном и непобедимом.

— Народные легенды говорят, — глаза Атьена особенно заблестели, — что купцы приезжали в Вера-Несс с охраной, и что однажды воевода одного из таких отрядов влюбился в Эресту и добился её взаимности своими подвигами, в числе которых было строительство нашей крепости и новой пристани, и охрана торгующих купцов. И что они поженились, и он стал первым князем.

Выражение лица Атьена было таким хитрым в этот момент, что Диэри догадалась: легенда врёт. К тому же, эта версия не сочеталась с тем, что Атьен назвал основательницей именно Эресту, а не её мужа. И всё же от этого вымышленного повествования, такого же причудливого, как переплетение корней в лесной подстилке, веяло особым очарованием старины.

— У нас даже есть древняя баллада про эти подвиги, заканчивающаяся грандиозной свадьбой! — мечтательно откинулся Атьен на спинку сидения, закладывая руки за голову.

На несколько секунд воцарилась тишина: он вспоминал текст, а Диэри пыталась определиться, чего она хочет услышать первым: эту самую балладу — или настоящую историю.

— Ах! — невольно воскликнула она. — Очень хочется узнать эту легенду, но веранесского я всё равно не знаю…

Она осеклась под удивлённым взглядом Атьена.

За внешним этим удивлением, однако, отчётливо читалась боль, будто она ткнула нечаянно в незажившую рану, и ей стало совсем неловко, хотя она и не поняла, что настолько бестактного сказала.

— Простите… — смущённо пробормотала она, отворачиваясь.

Ей казалось, что всё начинает налаживаться, но!.. Ах, и что только она такого сказала-то?..

— Баллада, конечно, написана на старониийском, — сухо прервал её мысли Атьен и горько объяснил: — У веранесского письменность только в этом веке появилась.

Голос его прозвучал сдавленно и глухо.

Хотя принцесса и понимала, что поступает совершенно невежливо, но она не смогла удержать своего шока.

— Простите? — она повернулась к нему, не в силах поверить в то, что услышала.

Скривившись, Атьен отвернулся к своему окну и до того безразличным тоном, что фальшь эту заметил бы и ребёнок, пояснил:

— Веранесский всегда был народным разговорным языком. Все записи у нас велись на ниийском, и книги писались на нём же.

Принцесса неловко кашлянула, пытаясь совладать с эмоциями.

То, что она услышала, показалось ей кошмарным.

Она не просто любила родной язык — он был до такой степени ей дорог, что она не могла жить без поэзии. Она писала сама и могла бы часами цитировать других поэтов. В языке, как ей казалось, оживала суть её народа — смелого и трудолюбивого, упорного и стремящегося во всём дойти до сути.

Но мысль о том, что этот любимый её язык вытеснил чей-то чужой, причинила ей боль. Ведь уже очевидно было, что веранессцы от ниийцев очень отличаются! И их язык точно подошёл бы им больше!

В тот же момент принцесса дала себе слово, что непременно не только выучит веранесский, но и непременно полюбит его всей душой — и сделает всё для того, чтобы он ожил и расцвёл новыми красками. Ведь для чего ещё нужны поэты?..

Так в её сердце зародилась цель, ставшая смыслом её жизни.

— Можно сперва послушать реальную историю? — тихо улыбнулась она, уже предвкушая, что всего через полгода… нет, наверно, через год! Точно переведёт ту самую балладу на веранесский.

С теплотой взглянув на неё, Атьен продолжил рассказ:

— Больше всего тогдашний Вера-Несс страдал от набегов разбойников. Купцы, которые могли себе позволить, нанимали большую охрану, но вот торговцев поменьше это отпугивало, — развёл он руками. — Эреста предложила создать общий фонд для строительства деревянных укреплений и найма постоянной охраны, которая обеспечит безопасность торга. Дело было непростым, — он усмехнулся, — и удалось не сразу, но это история длинная. В конце концов, крепость — тогда ещё деревянная и земляная — была построена, и нанят отряд. Поскольку Эреста и так была всеобщим посредником, ей доверили главную роль, и она же так и осталась управлять делом.

Диэри робко улыбнулась. Первая правительница Вера-Несса показалась ей женщиной удивительной. Подумать только!

— Эреста вышла в итоге замуж за одного из писарей-счетоводов, — продолжил Атьен. — И уже их сын женился на дочери того самого воеводы из баллад.

Невольно Диэри рассмеялась: реальная история весьма причудливо переплелась с народной легендой.

«Зачем же переводить старое, да ещё и ложное? — тут же подумала она. — История Эресты так необыкновенна, что заслуживает правдивой баллады!»

В сердце её уже начали складываться строчки, и рука её дернулась было в сторону блокнота, но…

Строчки эти были на ниийском.

«Ну уж нет! — мятежно подумала принцесса. — Основательница Вера-Несса заслуживает того, чтобы о ней написали на её языке!»

Задумавшись, она пропустила кусочек рассказа — Атьен продолжил свою небольшую лекцию — но постеснялась переспросить, вместо этого с интересом погружаясь в историю постройки первой каменной стены.

Она ещё не видела Вера-Несс, но уже любила его — сложно было не заразиться тем чувством, что расцветало в каждом слове Атьена, преображая все его лицо и восхищением, и гордостью, и силой.