Летний сад - Полина Саймонс

– Я сиделка в Мемориальном госпитале Финикса, – сказала Татьяна. – Я бы знала, что ранена.

Доктора звали Дэвид Брэдли. Татьяна никогда с ним не встречалась. Он работал в отделении экстренной помощи, но ночью, а Татьяна работала днем. После осмотра синяков на ее шее он просто не мог смотреть ей в глаза. Да она все равно их закрыла.

Десять, одиннадцать утра. Наконец прибыл коронер и объявил, что человек мертв!

– И что бы мы делали без коронеров, – тихо сказал Александр Татьяне.

Помощник коронера провел медицинское освидетельствование тела, чтобы определить причину смерти.

– Выстрел в голову, – ровным тоном произнес Александр.

«Огнестрельная рана в голове», – записали они.

«Да как же вы могли, – спрашивали у него полицейские, – стрелять человеку в голову, когда ваша жена находилась в нескольких дюймах? Кто вы такой?» Они что-то говорили о безрассудном риске. «Разве вы не могли подождать, пока он не окажется чуть дальше от вашей жены, а уж потом стрелять?»

Нет, он не считает, что следовало подождать. В тридцатый раз он повторял, что, если бы он полностью вышел из-за двери, ему пришлось бы бросить пистолет и момент был бы потерян, его жену могли изнасиловать у него на глазах, а потом их обоих убили бы. Он нетерпеливо показал на заряженный пистолет Дадли, напоминая им, что они полицейские и должны соображать. Они ему напомнили, что он не полицейский. Он сказал: они наверняка должны знать, что речь шла о мгновенной оценке ситуации в решающий момент. Или твоя жизнь, или его. Вариант был только один. И никакого «позже» просто не было.

Они заявили, что это не война. Но Александр не согласился. Сказал, что именно так и было. Боевая схватка. Какой-то человек поднялся на холм к его дому, желая убить его самого и искалечить его жену. Этот человек принес войну в его дом. И теперь он мертв. Таковы факты, и обсуждать тут нечего. Обсуждать можно лишь степень применения силы и сломанную челюсть Стива Бэлкмана.

Полицейские осмотрели кольт и пули. Он всегда держит дома заряженное оружие? Да, оружие всегда заряжено, ответил Александр. Они живут одни высоко в горах. Он должен быть готов ко всему. Они осмотрели все оружие, что он держал в спальне: два карабина М-1, полуавтоматическое ружье М-4 в запертом шкафу, вместе с боеприпасом. У Александра были еще немецкий вальтер, «коммандо», 1911 и «ругер» двадцать второго калибра с запасной обоймой, а еще ножи в тумбочке – он запирал ее днем и открывал на ночь. Его спросили, почему он из всех вариантов выбрал 1911. «Ругер» ведь более точен, разве нет? Александр ответил, что выбрал такое оружие, которое может причинить максимум вреда. Он выбрал 1911, настоящую ручную пушку, а не пистолет – он знал, что у него будет только один шанс убить Дадли.

«Но кто же вы? – спрашивали его. – Где научились так стрелять? Возможно, вы снайпер?»

Александр посмотрел на Татьяну. Она сидела, онемев. Да, сказал он. У него есть квалификация снайпера. Он был капитаном армии Соединенных Штатов. Сейчас – офицер корпуса резервистов. Забавно, как все могло изменить одно-единственное предложение. Теперь на Александра смотрели совершенно иначе. По-другому с ним обращались. Капитан армии Соединенных Штатов? Он участвовал во Второй мировой войне? Да, ответил он. Сражался на Второй мировой.

И после этого его ни о чем больше не спрашивали.

В полдень пришла машина, чтобы забрать тело.

Полицейские сказали Александру и Татьяне, чтобы они пока ничего не трогали. Это место преступления. В понедельник приедет команда чистильщиков, чтобы навести порядок и убрать все следы смерти. До понедельника капитану, его жене и ребенку придется где-то побыть.

Сержант Миллер сообщил, что будет дознание по поводу причинения смерти, но наедине сказал Татьяне и Александру, что сам не понимает, как сынок Бэлкмана продержался так долго и его до сих пор не убили. «По слухам, – добавил Миллер, – его армейское ранение в Англии было вовсе не результатом случайного огня по своим».

Наконец все уехали – и они остались одни.

Александр закрыл дверь за Миллером и подошел к Татьяне, сел рядом с ней на диван. Она подняла голову, глянула на него. Они долго молча смотрели друг на друга. Возможно, смотрел он. А она бешено сверкала глазами.

– Ты это считаешь нормальным, Александр?

Не говоря ни слова, он встал и исчез в спальне. Она услышала, как включился душ в ванной комнате.

– Идем, – сказал он, когда вышел.

Но она не могла идти, не могла двигаться. Подняв ее на руки, он внес ее в ванную.

– Я не могу стоять. Лучше приму ванну.

– Нет, – возразил он. – Я не позволю тебе сидеть в воде с его проклятой кровью. Просто постой пять минут, а когда все смоется, я наберу тебе ванну.

Александр снял с нее махровый халат, пропитанную кровью кофту, бросил все в мусор. Он держал ее за руку, когда она ступала в ванну. Он разделся, встал под душ вместе с ней. Вода была очень горячей, но Татьяна все равно невольно вздрагивала, когда он осторожно смывал коричневую засохшую кровь с ее лица, шеи, волос. Он намылил шампунем ее волосы дважды, трижды. Понемногу он смыл с нее всего Дадли. Когда она увидела осколки костей, которые Александр вытаскивал из ее волос, у нее подогнулись ноги, она, скользкая и испуганная, уже не могла стоять, как ни подбадривал ее Александр. Присев на корточки рядом с ней, он продолжал отмывать ее волосы.

– Это бесполезно, – пробормотала она, протягивая руку к шкафчику у раковины. – Я не смогу больше до них дотрагиваться. Я не смогу вынести, если ты снова до них дотронешься.

– Нет. – Он остановил ее, отобрал ножницы. – Ты уже один раз отрезала волосы, но сейчас я рядом. Я их отмою. Если ты их отрежешь, расстроишь только меня.

Татьяна бросила на него злой взгляд. Он сказал:

– А, так в этом дело?

И вернул ей ножницы.

Но она не стала отрезать волосы. Она наклонилась через край ванны, ее вырвало в унитаз.

Он ждал. Обтерся мыльной губкой, потом молча умыл ей лицо и вымыл все тело, придерживая ее одной мокрой рукой.

– Сколько еще раз тебе придется смывать с меня кровь? – спросила Татьяна, слишком слабая, чтобы стоять.

– По моим подсчетам, такое было всего дважды. И оба раза кровь была не твоя. Так что мы вполне можем быть