Хризолит и Бирюза - Мария Озера

Лоренц не говорил ни слова, давая мне выплеснуть свои эмоции. Его руки мягко скользили по моим волосам, убирая прилипшие от слез пряди с лица. Иногда пряди упрямо цеплялись за его пальцы, но он лишь терпеливо продолжал поглаживать меня.

Спустя какое-то время я слегка отстранилась, продолжая тереть глаза и всхлипывать.

— Я так испугалась, Лоренц… — выдохнула я, чувствуя, как дрожь постепенно уходит из тела.

— Ты не поверишь, но я тоже, — с улыбкой ответил он, и я невольно улыбнулась сквозь слезы. — Подъезжаю я к маяку, вижу свет в окошке смотрителя. Думаю: «опять бездомные что-то сломали», и пошел их проучить… — Лоренц слегка отстранился, приподнял мое лицо за подбородок, смахивая остатки слез. — А тут такая красотка, оказывается. Сидит, грустит.

Легкость, с которой слетали слова с уст Лоренца, передалась мне, и я начала успокаиваться. Из внутреннего кармана своей дубленки граф достал платок и подал его мне. Я осторожно приняла его, ощутив приятную шелковистую текстуру и запах дорогого парфюма. Взгляд на Лоренца заставил меня улыбнуться, словно я стала героиней одного из тех романов, которые так любила читать.

— Расскажешь, что случилось? — Лоренц даже не пытался скрыть обеспокоенность в своем голосе.

— Я даже не знаю, с чего начать, — произнесла я в пол, ни минуты не сомневаясь, стоит ли мне обо всем говорить графу Винтерхальтеру.

* * *

Мы сидели за небольшим деревянным столом в комнате смотрителя маяка — тесной, но уютной, пропитанной запахом моря, сухого дерева, воска и старого сукна. За окном, уходящим в пустоту, лежал снег — ровным, плотным слоем, будто замерзшее море накрыло землю белым саваном. Ни ветра, ни криков птиц. Только тишина — тяжёлая, как свинец, и редкие удары волн о камни, приглушённые снежной пеленой. Зима здесь стояла глухая, безлюдная, как будто весь мир остановился, чтобы не мешать нашему разговору.

Стол был из тёмного дуба, потрёпанного временем и солоноватым воздухом. Его поверхность, покрытая мелкими царапинами и пятнами чернил, хранила следы многих ночей — навигационных расчётов, писем, карт. Сейчас на нём лежала развернувшаяся морская карта, пожелтевшая по краям, с тщательно нанесёнными курсами, глубинами и звёздными азимутами.

Лоренц, подперев рукой голову, смотрел на меня. Его янтарные глаза, светлые, почти прозрачные в свете керосиновой лампы, отражали пламя, как два кусочка застывшей смолы, в которых пойман огонь. В них не было ни тени насмешки, ни отстранённости — только внимание. Полное, неподдельное. Он слушал меня — каждое дыхание, каждый срыв в голосе.

Я успела узнать так много важных вещей, что была рада ими поделиться с ним, а не держать в себе. Лоренц был открыт к моим рассказам и эмоциям, и я могла видеть все их оттенки в его выражении лица. Было прекрасно иметь возможность говорить о таких важных вопросах с человеком, который столь полноценно откликался на них.

Он держал меня за руку, когда чувствовал, что я могу разразиться в рыданиях от переполняющих чувств, но я больше так и не заплакала за вечер. Лоренц отвлекал меня смешными вставками и комментариями, щелкал меня по носу, когда я начинала о чем-то задумываться в мгновение, и изображал смешные рожицы. Это была его способность поддержать меня в самый трудный момент, когда мое сердце было тяжело, и ужас преследовал меня.

В конце разговора он пристально посмотрел на меня. В этом взгляде было нечто, чего я давно не чувствовала, — простое человеческое участие.

— Мы должны решить вместе, — сказал он негромко. — Если Иден отступил, это ещё не значит, что остальные отступят. Нивар ищет правду, Жизель играет в свои игры, а ты… ты должна выстоять.

Я глубоко вдохнула морской воздух и откинулась на спинку стула, пытаясь поймать хоть крупицу спокойствия. Но сердце билось так, будто несло меня в бездну.

— Тогда решим, — сказала я. — Учитывая, что я не знаю, кому доверять, то решать что-то будет вдвоем.

Лоренц многозначительно посмотрел на меня и улыбнулся.

Глава XLVII

Дверь в спальню Офелии осторожно приоткрылась, и Криста задержала дыхание, будто ожидая увидеть за порогом чьё-то движение. Она заглянула внутрь и с огорчением осознала, что комната была пуста. Ее шаги были неспешными, словно она знала, что пришла слишком рано и решила подождать.

Воздух был насыщен терпким ароматом лаванды и мягкими нотами сандала. Эти запахи висели в воздухе, будто сама хозяйка недавно прошла по комнате. Криста осторожно переступила через порог, взгляд её скользил по каждому предмету — с той бережной внимательностью, с какой смотрят экспонаты в музее. На мраморном столике стояла фарфоровая фигурка балерины, прижимающей к груди алую розу. Хрупкая, нежная, она в то же время казалась покинутой — как будто ждала кого-то, кто так и не вернётся.

Криста Манчкин — или, как звали её в высшем свете, Кристана Ноэль де Дюпле, — была облачена в восточный наряд. Так требовал новый клиент, который должен был явиться к ней в соседнюю комнату через пару часов. Рыжие волосы, обычно падавшие свободной волной, она спрятала под яркий платок, расшитый монетками, звеневшими при каждом движении. Туника скрывала её пышные формы, а ухоженные пальцы прятались в туфлях на высоком каблуке. В этом облике она выглядела элегантной и притягательной, таящей в себе изысканную тайну.

Звякнув подвесками на платке, Криста присела перед зеркалом, стоявшим на туалетном столике. В её внимании оказался небольшой ящичек. Украшения, старые письма, знакомые мелочи — всё говорило о присутствии Офелии. Но где она сама?

Криста провела пальцами по флаконам с маслами и кремами. Один за другим она подносила их к лицу, вслушиваясь в ароматы. Особенно понравился крем с лёгким запахом персика и ванили: он обволакивал, убаюкивал и пробуждал воспоминания. Перед глазами всплывали летние дни их юности — жаркое солнце, беготня по кривым улочкам трущоб, смех и крики. Они крали фрукты на шумном рынке Нижнего города, чувствуя сладкий вкус запрета. Торговцы могли бы и сами их угостить — стоило лишь улыбнуться по-детски невинно, и сердце любого взрослого тут же смягчалось. Но им хотелось дерзости: почувствовать, как адреналин бьётся в висках, как опасность становится игрой, а свобода — наградой.

В какой-то момент Криста начала понимать, что спальню Офелии можно рассматривать как ее отражение: закрытую, загадочную и полную тайн и ее лицо озарило улыбка, рассеялась печаль, ведь теперь они могли наслаждаться этими мимолетными мгновениями, которые помогли им стать теми людьми, которыми они сегодня являются.

Внутри.

Пытаясь сохранить в своей памяти, она понимала,