Император ярости - Джаггер Коул

сторон, заключая меня в ловушку. Бледный свет из окна моей спальни отбрасывает резкие тени на его смертоносные черты — норвежские скулы, перекатывающиеся мышцы предплечий, когда его пальцы сжимают кресло, словно стальные тиски.

Пульс сбивается с ритма. Что-то между абсолютным страхом и жидким огнём пронзает мою систему, электризуя меня, когда я поднимаю взгляд в эти убийственные голубые глаза.

Тёмная, зловещая усмешка медленно изгибает уголки его губ. Он медленно убирает одну руку со спинки кресла и опускает её к моему подбородку. Захватывает его, заставляя меня приподнять лицо, ведёт сильным, толстым пальцем по щеке. Затем его ладонь скользит к шее, сжимая её слегка и посылая вспышки чего-то запретного и порочного вглубь моего тела.

А потом его рука опускается ещё ниже, и его пальцы находят край полотенца. Он дёргает за ткань, лишь немного — достаточно, чтобы я инстинктивно сжала её крепче, защищаясь от угрозы быть обнажённой.

— Ты правда думаешь, что можешь мне лгать? — его голос низкий, почти рычание.

Я моргаю, сбитая с толку.

— О чём ты говоришь?

Наши взгляды встречаются, и на мгновение я забываю, как дышать. В этом взгляде — тьма и осознание. Лёд пробегает по моим венам.

— Ты думаешь, что так хороша в этом, — тихо говорит он, но в его словах есть острое лезвие. — Притворяешься кем-то другим. Но я знаю правду, Фрея. О твоей семье.

Кровь отхлынула от моего лица. В его глазах сверкает злая насмешка.

Он знает.

Он. Чёрт возьми. Знает.

Есть причина, по которой я избегала Мала Ульстада с тех пор, как Кензо и вся семья Мори появились на горизонте Анники и моём пять лет назад, и дело не в том, что я знала о его жутких масках и любви убивать людей мечами. И не из-за его связей с якудза.

А потому, что Мал Ульстад — это мост в ту тьму, от которой я бежала, когда мне было пятнадцать.

Откуда, чёрт возьми, он знает?

— Я не понимаю, о чём ты, — шепчу я.

Его рука снова поднимается, скользит вверх по моему полотенцу, заставляя меня вздрогнуть, когда его сильные пальцы обхватывают мою шею почти нежно. Его хватка чуть сжимается, а большой палец лениво скользит по точке пульса.

— Опять врёшь, — цокает он языком, губы изгибаются в мрачной улыбке. — Знаешь, у тебя это не очень хорошо получается.

Мозг лихорадочно ищет выход. Как выбраться из этого. Как не дать ему копать глубже.

— Чего ты хочешь?

Его улыбка меркнет, выражение лица становится ледяным.

— Правду.

Пульс ускоряется, горло сжимается под его пальцами, страх сворачивается в комок в животе.

— К-какую правду?

Мал наклоняется ближе, его лицо всего в нескольких дюймах от моего. Я чувствую, как от него исходит жар, ощущаю его присутствие, заполняющее собой весь воздух.

Он — само воплощение зловещего насилия.

Олицетворённая ярость.

И я в ловушке, без выхода.

Я вздрагиваю, когда он наклоняется ближе. На один ошеломлённый миг мне кажется, что он либо поцелует меня, либо укусит. Но вместо этого я просто чувствую его дыхание у своей шеи.

— Правда о том, кто ты есть, — хрипло произносит он, слова его горячие, почти обжигающие. — Правда о твоей чёртовой семье, Фрея.

— Ч-чего ты хочешь от Кир…

Я вскрикиваю, когда он рычит прямо мне в ухо.

— Не от этих грёбаных Николаевых, — зло шипит он. — Ты так же плохо прикидываешься дурой, как и врёшь, так что хватит.

Его пальцы крепче сжимаются на моей шее.

— Я говорю о твоей настоящей семье, Фрея Линдквист.

Это имя врезается в меня, как товарный поезд, выбивая весь воздух из лёгких. Моё тело немеет, каждый нерв вспыхивает тревогой, колокола опасности гремят у меня в голове.

Он знает.

Он знает всё, от чего я бежала все эти годы.

Вспоминаю стену «завоеваний» в кабинете моего отца, трофеи его поверженных врагов. Руль от винтажного Rolls Royce, принадлежавшего норвежскому министру, который пошёл на войну с Вильямом Линдквистом и поплатился за это своей жизнью — и жизнью всей своей семьи. Значок бывшего начальника полиции, который тоже перешёл дорогу моему отцу.

Украшенный драгоценностями краденый крест, принадлежавший Эрику Йоханссену, когда-то печально известной семье мафии Йоханссенов, потерявшей свою территорию, а затем и жизни, из-за него.

Но был один трофей на той стене, который я никогда не могла забыть: обугленный, изрешечённый пулями семейный герб, высеченный из камня, который когда-то гордо возвышался над входной дверью дома ещё одной семьи, павшей перед моим отцом.

Герб с надписью Ульстад.

Этот трофей преследовал меня больше остальных, из-за той неприкрытой, грубой жестокости, которую он нёс в себе. Другие трофеи были просто вещами, отнятыми после смерти владельцев. Но этот каменный герб выглядел так, будто его выдрали из истекающих кровью рук врага ещё до того, как победа была окончена.

Вот почему я избегала Мала. Потому что знала историю его фамилии и видела кошмары после визитов в кабинет отца.

Потому что я знала: когда-то в прошлом моя семья уничтожила его.

И теперь он тоже знает.

Не понимаю как. Я была так осторожна, так дотошна. Я годами заметала следы, стирала любые связи с семьёй Линдквист и своим прошлым, строила совершенно новую жизнь и личность.

— Как… — мой голос трескается, едва слышный. — Как ты узнал?

Мал присаживается передо мной, его рука всё ещё обхватывает мою шею, удерживая на месте. Его глаза впиваются в мои, пронизывая насквозь, холодные и неумолимые.

— Потому что ни один из твоих грёбаных секретов не скрыт от меня, Фрея.

Я качаю головой, мысли в панике разлетаются в тысячу разных направлений.

Этого не может быть. Никто не знает, кто я на самом деле. Даже Анника и Дэмиан.

— Чего ты от меня хочешь? — спрашиваю я, голос дрожит.

Мал снова наклоняется ближе, его губы касаются моего уха.

— Я хочу, чтобы ты знала: теперь ты принадлежишь мне.

Эти слова пробирают меня до дрожи, смесь страха и чего-то более тёмного, чего я не хочу признавать. Я пытаюсь отстраниться, но его хватка крепче стали — пальцы сжимают моё горло, перекрывая воздух.

— Я… я никому не принадлежу, — хриплю сквозь его хватку. Даже когда говорю это, слова звучат фальшиво.

Мал ухмыляется по-дьявольски, глаза сверкают насмешкой.

— Неправильно, Фрея.

Прежде чем успеваю ответить, он протягивает другую руку, пальцы слегка касаются края полотенца.

Он слишком близко. Слишком силён.

Слишком опасен.

— Стой, — шепчу я, но в этом нет приказа, лишь мольба.

Пальцы Мала снова тянутся к полотенцу, угрожая сорвать его.

— Я остановлюсь, когда ты перестанешь лгать.