Игра титанов: Вознесение на Небеса - Хейзел Райли

Тем временем подходит наша очередь. Тётка в возрасте жуёт жвачку с открытым ртом и уставится на меня.

— Пять билетов, — говорю. Достаю кошелёк и плачу за всех.

Раздавая билеты, я невольно смотрю поверх плеча Афины. Хелл сидит на скамейке — нога на ногу, руки в карманах куртки.

Иди на колесо обозрения. Единственное, что сделает эту ночь хоть как-то сносной.

И вместо этого я прячу свой билет в карман джинсов и ухожу в противоположную сторону. Гера окликает — я машу: мол, отстаньте.

Но к Хелл я не иду. Обхожу по большому кругу, чтобы она меня не заметила, и останавливаюсь у фастфуда. Очереди нет, заказываю сразу коробочку картошки. Соус — майонез. Не знаю, любит ли она майонез, но обязана любить. Майонез вообще должен быть любимым соусом к картошке у всех, всё остальное — вкусовая порча.

Она меня не замечает, пока я не сажусь рядом, с картошкой в руках. Внутри торчат два шпажки — чтобы не испачкаться.

— Что ты делаешь?

— Не захотелось на колесо.

— Не любишь высоту?

Отвожу взгляд от её гипнотических глаз:

— Я обожаю высоту, — шепчу.

Хелл искренне удивляется:

— Серьёзно? А если рухнешь?

Киваю в сторону кабин. Люди рассаживаются. Какие-то рассчитаны на четверых, какие-то на двоих, есть и на троих.

— Вообще-то ты не совсем не права. Надо было позвать Аполлона. Его шевелюра всех бы поймала, если что.

Она хмурится.

Точно.

— Аполлон. Ну, знаешь? Брат Лайвли, который не стрижётся со времён Второй мировой.

К моему удивлению, Хелл запрокидывает голову и хохочет. Я смотрю, разинув рот. Это не тот смех, что был у неё с Посейдоном. Не знаю, хорошо это или плохо.

— Картошку? — пододвигаю коробочку.

Хелл дёргается, будто я наставил на неё пистолет:

— О, нет, спасибо. Не хочется.

Беру пальцами одну, макаю в майонез, отправляю в рот.

— Не хочется? Точно?

Она качает головой. Ненавижу себя за то, что загоняю её в неловкость, и ещё больше — за то, что не собираюсь отступать.

Надо открыть карты.

— Странно. Ты весь вечер косишься на ларьки с едой. Денег с собой не взяла?

— Именно, — выпаливает. Врёт. Я сам подкинул ей отговорку, о которой она не подумала. — Не люблю, когда за меня платят. Чувствую себя должной и… нет, вообще нет. — Неловко улыбается.

Я улыбаюсь в ответ, ни капли не поверив:

— Отдашь, когда вернёмся в Йель. — Снова пододвигаю коробочку.

Хелл смотрит на картошку, как на смертельного врага и одновременно на то, чего хочет больше всего. Уже тянется шпажкой, как вдруг замирает и впивается в меня взглядом:

— Подожди. Ты сказал, что любишь высоту. Почему тогда не пошёл?

— Тщеславие Хайдеса Лайвли само по себе может обрушить эту чёртову конструкцию. Не надо испытывать судьбу.

Хелл опять смеётся. Либо она смеётся над всем, либо я смешнее, чем думал. Никто другой бы не рассмеялся. Может, ей просто хочется быть вежливой.

Краем глаза гляжу на автодром. Гермес с Лиамом взялись парой против Посейдона и Зевса, но заезд почти окончен.

Иногда хочется быть как они. Просто получать удовольствие и не выглядеть вечным чужаком. Чёрной овцой, которой лучше в одиночку, потому что она не умеет общаться. Хочется, чтобы тело расслабилось. Чтобы мозг перестал меня саботировать. Хочется… говорить с Хелл нормально.

— Спасибо, что остался, — нарушает тишину Хелл. На уголке её губ — капля майонеза. — И за картошку.

— Не за что.

— И снизу мир не такой уж плохой, да? — она толкает меня плечом шутливо.

Отвечаю тем же:

— Когда-нибудь я подниму тебя смотреть на него сверху — и тебе понравится, вот увидишь.

Сказал слишком серьёзно. В её взгляде исчезает лёгкость, и я мысленно крою себя на всех языках.

Момент рушат Лиам и Гермес. Оба запыхавшиеся, раскрасневшиеся.

— Где остальные? — спрашивает Гермес.

Зевс с Посейдоном идут позади. Я инстинктивно подаюсь вперёд, чтобы перекрыть Хелл линию зрения с моим братом. Не хочу, чтобы он снова украл у меня сцену.

— Наверное, Коэн и Малакай трахаются в одной из кабин, — бросаю как шутку.

Гермес хихикает и утаскивает из коробки одну картошину. Хелл сразу соображает и сдаёт остатки ему и Лиаму — те накидываются, как два стервятника, дерущиеся за последний ошмёток.

— Мы же сейчас валим отсюда, да? — Зевс кивает. — Тогда… просветите, что там с Саркофагом? — спрашиваю тише, чтобы Хелл не слышала.

Лиам выручает: садится рядом с ней и начинает рассказывать, как учился в автошколе и сколько машин успел разбить.

Гермес придвигается ко мне ближе и опирается плечом:

— Наш батя позвал нас в Грецию на «последний ужин»… перед лабиринтом. Что бы он ни задумал — ничего хорошего. И у нас всего шесть дней, чтобы подготовить Хейвен.

Глава 49. БОЖЕСТВЕННЫЙ ОБМАНЩИК

Гермес, помимо того, что он вестник богов, ещё и плут, бог торговли и воров. С младенчества — ранний гений: в первый же день жизни он изобрёл лиру и украл у Аполлона стадо.

Хайдес

Утром я ненавижу разные типы людей. Во-первых, всех.

Отдельная номинация — тем, кто шумит, и тем, кто без умолку треплется. Гермес — из породы тех, у кого рот не закрывается: как он спал, что ему снилось, вставал ли ночью поссать — отчёт по пунктам.

По Аполлону скучаю ровно за одно: идеальный сосед по комнате. Скажет «доброе утро» — и молчит, пока сам к нему не обратишься. Стоит, потягивает кофе и никому мозг не выедает.

Хуже всех — Арес. Делить с ним первые минуты дня — ад.

Он торчит в ванной уже минут сорок пять, музыка на полную. Не знаю, что за плейлист, но Toxic Бритни Спирс начинает заново по кругу.

Тянусь, чтобы выключить будильник заранее. Хейвен, когда меня зверски разбудил Арес, в кровати со мной не было.

Щёлкает дверь, следом — дверь комнаты. Вспыхивает свет, я щурюсь, тихо матерюсь.

Пару секунд — и фокус ловит силуэт Ареса. Он стоит на пороге, ладонь всё ещё на выключателе, абсолютно голый. И ухмыляется.

— Вопросов много, но начнём с главного: почему ты голый?

Он пожимает плечами:

— Я в душ. Ты что, моешься одетым?

— Нет. Но и голяком не дефилирую.

Улыбка шире, рука на бедро — пародия на модельную позу:

— Хотел убедиться, что тебя разбудила музыка.

С той же скоростью исчезает в ванной. Не запирается. Мелькает мысль ворваться и подстроить гадость.

Вместо этого лежу, уставившись в потолок, руки под голову. Прошло четыре дня с тех пор, как батя позвал нас в Грецию