Головная боль генерала Калугина, или Слава для Славы - Наталия Романова

У Славы разряды по боевым искусствам и скалолазанию, она альпинистка, стреляет без промаха, спортивная подготовка на отлично. Смотрят же на неё, как на существо второго сорта – это оскорбительно. Хоть и не удивляет от военных-то…

У самой отец такой, хоть как доказывай, что женщина – полноправный, полностью дееспособный член общества, ничего не выйдет. Женщина – это придаток мужчины, желательно не досаждающий, не мешающий, удобный. Фигушки вам всем, господа сексисты!

– Платон, ты за Лялей? – увидела она спешащего к выходу служивого. – Возьми меня.

Одним им покидать блиндаж запрещалось строго-настрого, что тоже порядком нервировало. Особенно, когда некоторые майоры берут шоколад, чтобы угостить полевого хирурга…

Так, последняя мысль совсем не понравилась Славе, она едва не плюнула под ноги. Прямо ужас, что такое. А-а-а-а!

– Защиту надень, – скосил взгляд Платон, останавливаясь рядом со Славой.

– Тихо ведь! – попыталась возмутиться та.

– Защита, или никуда не пойдёшь, – спокойно ответил Платон. Да, блин! – Мне неприятности с командиром нахер не всрались, Слав, – примирительно продолжил, подтолкнув Славу в направлении их с сестрой комнаты.

Ляля закончила свои дела, болтала с Михой, дисциплинировано ждала, когда её заберут. Вот она действительно не мешающий, не досаждающий… не придаток, нет. Ляля – самодостаточный человек, настолько, что вряд ли Слава встречала кого-то хотя бы близко похожего на сестру. При этом удивительно удобную, вопиюще неконфликтную, прямо кронпринцесса-пай.

Слава подсела к болящему. Выглядел он паршиво, сказывалась потеря крови, но улыбался бодро, может, крепился, не хотел ударить в грязь лицом перед девушками, трудно сказать.

– Как дела? – дружелюбно спросила Слава, хлопая по руке парня. – Что медицина говорит?

– Дарья Александровна говорит, заживёт до свадьбы.

– Ну, раз Дарья Александровна… – Слава обернулась. – А где она, кстати?

Анатолия Юрьевича – второго врача медсанчасти, тоже хирурга, – она встретила при входе. Курил на улице, наблюдая за плавно опускающимися сумерками. Дарьи было не видно.

– У себя, – кивнул Миха, показав на дверь во «внутренние помещения» медиков. – Отдыхает.

Всего три «отдельных комнаты», перегороженные деревянными стенами, носящими скорее декоративную функцию. Дунь-плюнь – развалится. Подобие личного пространства. В одной комнате обустроился Анатолий Юрьевич, в другой Дарья, третья – для среднего медперсонала, – пустовала. Поначалу их с сестрой хотели туда поселить, но командир выбрал держать сестёр к себе поближе, от проблем подальше.

– Ясно, – кивнула Слава.

Отдыхает, значит. После… молочного-то шоколада нужно отдохнуть, обязательно. Как иначе?.. Утомилась, наверное, жевать шоколад. Молочный, да.

С трудом удалось не скрипнуть зубами, подавить раздражение. С какой стати Славе разражаться? Пусть жена майора раздражается, если она есть, конечно, если вообще кто-то в своём уме выйдет замуж за такого-то педанта начищенного.

Губастая, лупатая и длинноногая девица точно была, Слава своими глазами видела. Вдруг она и есть законная супруга Андронова, а он ей здесь рога наставляет на виду обескураженных граждан.

Впрочем, граждане обескураженным не выглядели. Всем было плевать.

Славе тоже. Ей тем более!

Глава 8

Слава вытянула ноги поперёк глубокой траншеи, устроившись на деревянном ящике. Напротив сидел Платон. Она уже несколько часов кряду пытала его, расспрашивала о военном опыте, интересных случаях, увлекательных историях. Обо всём, о чём только мог поведать.

Рассказчик из Платона был неважный. Он больше хмурился, озадаченно чесал затылок, мычал: ну-да, ну-там, ну-как-то-так. Славе хватало и этого. Военные – не самые разговорчивые люди, не слишком-то красноречивые, часто косноязычные. Понимание же, что говорят с корреспондентом, и вовсе многих вводило в ступор.

К тому же самоцензура давила на нервы бойцов. Лишнего не сказать, не выдать ненароком то, что не полагается – это одно. Находить подходящий по смыслу эвфемизм на замену нелитературному слогу – другое, куда более сложное.

Славе удавалось заболтать любого. Ребята расслаблялись, забывали про приличия, начинали рассказывать живо, с огоньком, чего она и добивалась.

Вот и сейчас Платон перешёл на родной и могучий, в глазах появился азарт, воспоминания лились сплошной стеной, Слава писала без устали, решив, что потом поймёт, что нужно, что лишнее. Главное – наработать материал. Много. Разного.

Распахнулась дверь в медсанчасть, на пороге появилась Дарья. Взмахнула руками, будто делала зарядку, потянулась довольно, как кошка, щурясь на солнце. Ткань футболки натянулась, выставляя на обозрение налитую, объёмную грудь, обтянутую кружевом.

Платон скосил глаза в сторону Дарьи, вздохнул чему-то своему. Слава не разобрала – чему, не до того было. Она смотрела, как следом вышел Вячеслав Павлович, так же довольно щурясь на яркое солнце. Достал сигарету, подал Дарье, та взяла тонкими пальцами, изящным жестом прокрутила, поднесла к губам, предварительно облизнув.

Не Дарья Александровна, а маркиза де Помпадур!

Вячеслав Павлович чиркнул зажигалкой. Дарья прикурила, глядя в глаза галантному кавалеру. Оторвать бы ему ноги и вставить в место, для того не предназначенное природой-матушкой!

В это мгновение, по неизвестной никому причине, в первую очередь непонятной самой Славе, она громко, заливисто засмеялась, так, словно Платон рассказал что-то невероятно смешное, и сиганула ему на колени, обхватив шею двумя руками.

– Ох, пля, – прокомментировал ситуацию Платон, рефлекторно поймав Славу.

Усадил удобней, обхватил одной рукой талию, второй полез в карман за пачкой сигарет.

Дарья тем временем перевела взгляд на парочку Платон и Слава, улыбнулась, почти усмехнулась, сделала долгую затяжку, выбросила сигарету щелчком пальцев, закатила глаза и скрылась за дверью.

Вячеслав Павлович двинулся в их сторону, игнорируя Славу так, словно не видел в упор. Стены из песка и красной пыли видел, небо синее-синее, высоченное, видел, дерево-корягу, когда-то обгоревшее, но упорно дающее ростки, видел, а Славу – нет.

Издали рукой дал сигнал Платону, чтобы не отвлекался на его погоны, продолжал заниматься своим делом – давал интервью свалившейся на голову корреспондентке. Прошёл молчаливо мимо, не удостоив взглядом.

Славу аж передёрнуло. От самого ли майора или его приглаженного вида, или от… От всего! Она завозилась на коленях Платона, пытаясь встать, тот подхватил её двумя руками подмышки, приподнял, помогая.

– Блин, Слав, не делай так больше, – сказал Платон, сморщившись, как от навязчивой, появившейся некстати боли.

Слава вернулась на свой ящик, устроилась, взяла в руки тетрадь, пробежалась взглядом по последним строчкам. Вот же, всё из-за Андронова этого! Чтоб ему…

Дарья ещё! Что она вообще в майоре нашла? Зачем он ей нужен-то? Здесь мужиков – хоть по три раза в день меняй, никто не откажется, а ей Вячеслава Павловича подавай… Тьфу!

– Чего? – Слава посмотрела на Платона. – Отвлеклась, прости.

– Говорю, не делай