И смех, и грех, и… Два соседа - Ольга Дашкова

– Проваливайте! Кого там черт принес в такую погоду?

– Алина, это мы, – доносится голос Макса, я замираю. Его голос, такой знакомый, такой теплый, режет меня, как нож. Я слышу Дэна, его низкий, хриплый тембр:

– Алина, открой. Нам нужно поговорить.

Мое сердце колотится, но не от радости – от ярости. Они смеют являться сюда после пяти месяцев молчания? После того, как бросили меня, как будто я была просто приключением?

Распахиваю дверь, держа ружье наготове, и целюсь в них. Они стоят на пороге, Макс с его вечной ухмылкой, Дэн с его серьезными глазами, оба покрытые снегом, но живые, настоящие. Хочу броситься к ним, но вместо этого крепче сжимаю ружье.

– Убирайтесь, – мой голос дрожит, но не от страха, а от гнева. – Вы мне не нужны. Пять месяцев, черт возьми! Вы думаете, можете просто вернуться, как ни в чем не бывало?

– Алина, выслушай, – начинает Макс, поднимая руки, но я перебиваю.

– Нет, это ты выслушай! – кричу я, и слезы снова жгут глаза, но я не даю им пролиться. – Вы уехали, бросили меня, ни слова, ни весточки! Думали, я буду сидеть и ждать, как дура?

Дэн делает шаг вперед, его глаза ищут мои, и я вижу в них боль, но мне плевать. Я не хочу их жалости.

– Алина, – говорит он низким, хриплым голосом, который когда-то заставлял меня таять. – Мы уехали, чтобы защитить тебя. Мы разбирались с нашим прошлыми, чтобы сейчас никто и никогда не смогли до тебя добраться. Мы не могли написать, позвонить – любой контакт мог привести к беде.

Смеюсь, но смех горький, как мои слезы, которые я проливала все это время без них. Я хочу верить им, но мое сердце слишком сильно болит.

– Защитить меня? – снова кричу я, опуская ружье, но только потому, что руки дрожат. – Вы разбили меня, Дэн! Вы оставили меня одну, с… – я замолкаю, не желая говорить про ребенка. Они не заслуживают знать, не сейчас. – Я думала, вы другие. Думала, вы любите меня, но вы такие же, как Олег, только хуже, потому что я вас любила по-настоящему!

Макс качает головой, его лицо искажено болью, и он делает шаг ко мне.

– Алина, мы любили тебя. Любим. Каждую секунду этих пяти месяцев мы скучали по тебе, – говорит он, и его голос срывается. – Ты думаешь, нам было легко? Мы не спали, не жили, зная, что ты здесь, одна, думаешь о нас бог знает что.

Открываю рот, чтобы ответить, но Дэн вдруг поворачивается и идет к машине. Я смотрю ему вслед, не понимая, что сейчас он совсем уйдет и уже навсегда, всхлипываю, готовая сорваться в истерику.

Но когда он возвращается, в его руках – огромный букет розовых пионов, их лепестки нежные, как первый снег. Мое сердце замирает. Всего неделю назад я писала в своем канале, как мечтаю о пионах в декабре, о том, как их аромат напоминает мне о лете, о счастье.

Они читали. Они смотрели мои видео. Они знали. Они все знали и молчали.

– Ты… – шепчу, глядя на пионы, и мои глаза наполняются слезами. – Вы следили за мной? Как… как вы… вы…

– Конечно, следили, – отвечает Дэн, голос мягкий, почти умоляющий. – Мы не могли не смотреть, Алина. Ты была с нами, даже когда мы были так далеко. Эти пионы… я знал, что они тебе нужны, как ты нам.

Убираю ружье в угол, беру букет, пальцы дрожат, аромат цветов окутывает, как воспоминание о тех днях, когда мы были вместе. Но я не готова простить их, не так просто. Ухожу в дом, мужчины следуют за мной, закрывая дверь, кладу пионы на стол, поворачиваюсь к ним, мой голос звучит тверже:

– Пионы не исправят пять месяцев молчания. Не исправят того, как я плакала по ночам, думая, что вы забыли меня, а может быть вообще, валяетесь мертвыми в какой-то канаве. Не исправят того, что я осталась одна, когда… – я снова замолкаю, чувствуя, как ребенок толкается. Я не хочу, чтобы они знали, мой безразмерный свитер не может скрыть правду вечно.

Макс смотрит на меня, глаза блестят, и он вдруг делает шаг, сокращая расстояние между нами. Хочу оттолкнуть его, но он быстрее – его руки обхватывают мое лицо, целует, нежно, но с такой силой, что я задыхаюсь. Его губы теплые, знакомые, и на секунду я забываю о боли, о гневе.

– Я люблю тебя, малышка, – шепчет он, отстраняясь, его лоб прижимается к моему. – Я так люблю тебя, что эти месяцы были адом. Прости нас, девочка. Мы не уйдем больше, клянусь.

Хочу ответить, но Дэн перехватывает меня, его руки обнимают талию, он целует, глубже, требовательнее, как будто хочет забрать всю мою боль. Его губы горячие, и я невольно цепляюсь за его плечи, чувствуя, как мое тело предает, отзываясь на него, как всегда.

Но когда его рука скользит ниже, ложится на живот, мужчина замирает. Я отстраняюсь, смотрю на него с вызовом, готовясь к тому, что он уйдет, как только поймет.

– Алина… – шепчет Дэн, глаза расширяются, и я вижу, как он смотрит на мой живот, потом на Макса. Макс тоже понимает, его взгляд скользит по мне, и я вижу шок, смешанный с чем-то, что похоже на восхищение.

– Ты… – начинает Макс, но его голос срывается. – Ты беременна?

Стискиваю зубы, готовясь к их уходу, к их страху, к тому, что они сбегут снова. Но вместо этого Дэн опускается на колени, его руки осторожно ложатся на мой живот, он смотрит на меня снизу вверх.

– Это наш ребенок? Алина, почему ты не сказала?

– Потому что вы ушли! – слезы текут по моим щекам, не могу их остановить. – Вы оставили меня, и я не хотела, чтобы вы вернулись из жалости. Это моя девочка, моя, и я справлюсь без вас!

Макс подходит ближе, его руки обнимают меня, он целует мои щеки, мои слезы, его голос мягкий, но решительный:

– Ты не будешь справляться одна, малышка. Мы здесь. Мы не уйдем. Этот ребенок… она наша, и мы будем с вами обеими.

Дэн встает, его руки все еще на моем животе, и он притягивает меня к себе, губы касаются моего лба.

– Мы любим тебя, Алина. И мы любим нашу девочку. Мы