Соленый ветер Ле Баркарес - Мила Дуглас

Прислонившись к прохладной стене у подножия лестницы, я пыталась поймать дыхание. Сердце колотилось, как пойманная птица. Слезы дрожали в глазах. Зачем? Карусель этого вопроса кружилась в голове. Зачем мы так рвем друг друга? Зачем его прошлое – неприступная крепость, а мое присутствие кажется осадой?

Ветер, капризный и соленый, ворвался через приоткрытую боковую дверь в стене под лестницей – дверцу, которую я всегда считала наглухо закрытой в его половине. Ржавые петли скрипнули жалобно. Струя воздуха, несущая запах моря и водорослей, ударила в лицо, а под ней – что-то еще. Спертое, сладковато-горькое, знакомое до мурашек… и новое, резкое, пахнущее гарью.

Любопытство, придавленное обидой, вспыхнуло с новой силой. Что там? Почему Этьен держит это под замком? И почему этот запах… Он пробивался сквозь свежесть, настойчиво и зловеще.

Дрожащими пальцами я нащупала холодную железную скобу. Дверь поддалась со скрежетом, открыв узкую, забитую пылью нишу. В полумраке стоял старый деревянный ящик, потрепанный временем и сыростью. Запах ударил с новой силой – пыль веков, соль, сырость… и оно. Это сладковато-тлетворное амбре, смешанное теперь с едким отзвуком дыма. Горло сжалось.

Сердце замерло. Я опустилась на колени. Крышка ящика была лишь претворена. Подняв ее, я подняла и облако пыли, закашлявшись. И нахлынуло.

Не пыль. Антисептик. Хлорка. И под ними – густой, липкий запах увядания. Больницы. Мама. Ее тонкая, прозрачная кожа пахла лекарствами и тихой смертью. Я держала ее руку, пытаясь запомнить тепло, пока оно еще было. А этот запах… он пропитывал все. Он был концом.

Я зажмурилась, закрываясь от призрака. Открыла глаза. Пыль оседала, открывая содержимое ящика.

Фотографии. Пожелтевшие. Верхняя приковала взгляд. Красивая темноволосая женщина крепко, почти отчаянно обнимала маленького мальчика лет десяти. У него были карие кудри и озорной, беззаботный взгляд. Он смеялся, уткнувшись лицом в ее шею. А Этьен, подросток лет пятнадцати, стоял чуть поодаль. Он не смотрел в кадр. Его взгляд был устремлен куда-то вбок, вдаль, плечи слегка ссутуленные. Он не улыбался. На его лице – не детская серьезность, а какая-то отстраненность, словно он уже был незримой стеной отделен от этого счастливого дуэта.

– Это его мама… Она обнимает малыша, а Этьен просто стоит рядом… – пронеслось в голове. Разлом был виден уже тогда.

Под фотографией – горсть выбеленных солнцем ракушек. Трофей давно минувшего лета. И газетная вырезка. Потрепанная, желтая. Заголовок кричал жирным шрифтом: «Трагедия у Мыса Чайки: Малыш погиб в Море! Старший Брат не справился?» Дата – двадцать лет назад.

Я впилась в текст:

«Вчерашний день обернулся невыносимой трагедией для семьи Дюран из Ле Баркарес. Десятилетний Люк Дюран погиб в море при обстоятельствах, вызывающих вопросы. По предварительным данным, мальчик и его пятнадцатилетний брат Этьен Дюран отправились на деревянной лодке их деда порыбачить. Несмотря на предупреждения об изменчивой погоде, подростки значительно отдалились от берега. Через несколько часов ветер резко усилился и изменил направление. Лодку стало сносить в открытое море. По словам спасшегося Этьена Дюрана, сильный порыв ветра и волна перевернули утлое суденышко. Он пытался удержать брата, но Люк выпал за борт. Течение было сильным… Тело мальчика до сих пор не найдено. Рассматривается вопрос о неосторожности старшего брата, приведшей к гибели ребенка. Следствие продолжается…»

Сердце упало.

– Не справился… Выпал за борт… Тело не найдено…

Руки задрожали так, что газета зашелестела. Под ней лежал еще один, более свежий, но тоже пожелтевший кусок газеты. Заголовок резанул: «Верфи Дюран в Ле Баркарес уничтожены поджогом. Подозреваемая задержана!». И ниже, жирным: «Элоиза Дюран созналась: Я хотела стереть это место с лица земли!»

Я читала, не веря глазам:

«…Пожар, полностью уничтоживший исторические верфи семьи Дюран, был умышленным. Подозреваемая – Элоиза Дюран, 58 лет, мать владельца верфи Этьена Дюрана – была задержана на месте при попытке повторного поджога соседнего склада. Как сообщили источники в полиции, женщина находится в неадекватном состоянии, но полностью признала свою вину. «Его успех. Они напоминали мне… о сыне, моем настоящем сыне. О том дне. Я хотела, чтобы все сгорело, как сгорело мое счастье», – процитировали задержанную свидетели. Г-жа Дюран подтвердила следствию свою причастность к поджогу. Предварительный ущерб оценивается в несколько миллионов евро. Страховка, по данным экспертов, покроет лишь малую часть убытков. Примечательно, что Этьен Дюран, прямой пострадавший и владелец бизнеса, отказался от преследования матери в судебном порядке, несмотря на колоссальный ущерб…».

Мое дыхание замерло:

– Всего два года назад…

Под вырезками – конверт. Без марки, пожелтевший, будто пропитанный слезами и гневом. Надпись дрожащим, неровным, словно нацарапанным почерком: «Этьену, сыну своего отца».

Я вытащила листок. Бумага была тонкой, рвущейся под пальцами, как последние нити между ними.

«Этьен,

это письмо я пишу сквозь слезы ненависти и отчаяния. Ненависти к тебе. Да, к тебе, сын мой! Как я могу называть тебя сыном, когда ты отнял у меня СЫНА? Моего Люка! Мое солнышко, моя радость!

Ты убил его. Твоя беспечность, твое мальчишеское бахвальство этой проклятой лодкой! Ты должен был СМОТРЕТЬ за ним! ДОЛЖЕН БЫЛ ЗНАТЬ погоду! ДОЛЖЕН БЫЛ СПРАВИТЬСЯ! Но ты не справился. Ты его УБИЛ. Твой брат, мой малыш… навсегда в холодной воде, потому что ТЫ ОТВЕРНУЛСЯ! Потому что ТЫ не удержал лодку! Потому что ТЫ остался жив, а он…

Каждую ночь я слышу его крик, Этьен. Каждую ночь я вижу его маленькие ручки, цепляющиеся за борт, и твою спину, повернутую к нему! Ты не просто убил его тогда. Ты убиваешь меня каждый день с тех пор. Этот дом, эти стены, твое лицо – все напоминает мне о том, что я потеряла из-за ТЕБЯ.

Я не могу больше. Не могу дышать этим воздухом, пропитанным твоей виной. Не могу смотреть на море, которое забрало моего ангела и оставило… тебя. Не могу видеть верфи, где его смех больше никогда не прозвучит. Я хочу стереть все это. Сжечь дотла, как сожжена моя жизнь.

Не ищи меня. Я уезжаю туда, где нет моря. Где нет памяти о том дне. Где нет ТЕБЯ. Ты для меня умер вместе с ним. Ты – призрак, напоминание о моем вечном горе. Не пиши. Не звони. Ты больше не мой сын. Мой сын был только один. И он погиб из-за тебя.

Прости? Нет. Я тебя НИКОГДА не прощу. Ни в этой жизни, ни в следующей.

Твоя проклятая мать, Элоиза.»

Слезы текли по моим щекам, но это были не только слезы жалости к Этьену. Это был чистый, леденящий ужас.

Как