Там, где нас нет - Альвин Де Лорени

Корыто было пущено в дело, а я, как многорукий Шива, держал ребёнка, укачивая, чтобы не орал, грел молоко и одновременно чистой сухой тряпочкой вытирал попку перед подмыванием. Грязные пелёнки были телепортированы на мороз — потом застираю. Козье молочко выпито (осталось немного — сегодня или завтра надо в город), попка подмыта, а ребёнок пристроен и удерживается телекинезом у моей груди. Лепка пельменей продолжается.

— Смотри, Веник, как мы с дядей Эльфи пельмешки лепим, — ворковал я с мелким, меня чего-то вдруг одолело чадолюбие, — вкусные пельмешки будут.

Винрих еще не держал головку — я его удерживал целиком и широко раскрыв свои ярко-синие глаза с любопытством таращился на происходящее вокруг него. Наблюдая за ним энергетическим зрением я с удивлением видел как в его голове, залитой сине-зелёным светом, стремительно формируются связи, идущие к глазам и ушам. Ребёнок как губка впитывал информацию из окружающего мира, тем более, что такой информации для него было не так уж и много — спал он пока что большую часть суток.

«Какой малыш очаровательный» — с каким-то тоскливым вздохом проявился Улька.

«Ну да, ну да, очаровательный. И ещё какой. Особенно со сторòны» — высказался я.

«Господин мой Макс, ничего вы не понимаете. Я всегда мечтал…, - Улька помолчал, — что у меня будет такой…»

«На, нянчийся… Есть уже такой» — буркнул я.

Вообще организм младенца развивался немного быстрее (ну, по крайней мере, мне так казалось — откуда я знаю как должны развиваться младенцы, да ещё и искусники?). Скорее всего, воздействие моей энергетики сильно повлияло на процессы роста и развития — Винрих был очень крупным для своего возраста. Постнатальный онтогенез подвержен влиянию извне и своим воздействием я включаю скрытые в теле ребёнка процессы. Вполне может быть.

— Так, господа хорошие, — обратился я к Эльфи и Винриху, — всё это, безусловно, очень хорошо. Но, однако, печку для хлеба топить надо!

Я отнёс недовольного Веника в кроватку, Эльфи заканчивал возню с пельменями самостоятельно, а сам закинул приготовленные дрова в русскую печь и, удерживая шарик пирокинеза (швырять как раньше не могу!), поджёг их.

Печь растоплена, пельмени в количестве около 300 штук налеплены и, за исключением предназначенных для немедленного употребления, на подносах отнесены в лабаз — морозиться.

Заглянул в дежу — пахнет кисленьким.

Теперь отложенный так надолго завтрак. Пельмени сварены в подсоленной воде, разложены по мискам. Уксус разведён. Сметанка на столе.

— Эльфи, пробуем, что у нас вышло.

Попробовали.

— Ну как?

— Вкусно, — пробормотал Эльфи с набитым ртом.

Ну ешь, ешь, тебе надо.

Возясь около печи я понял, чего ей не хватает — шестка. Места на загнетке мало и шесток просто необходим. Сказано — сделано. Пока тесто ходит, а печь прогревается до нужной температуры, я выскочил и на скорую руку из запаса комлей вырезал толстенный — в пядь и широкий — в две пяди, брус по ширине печи. Изготовил стойки для него и обвязку на клиньях вокруг печи, чтобы шесток не шатался под весом горшков и противней. Занёс промороженное дерево в дом и стараясь не будить Веника, собрал всю конструкцию. Мёрзлая сосна в тепле оттаяла и наш дом заполнил восхитительный смолистый запах свежего дерева.

Дрова прогорели и только угли ещё светились в темноте топки. Тесто подошло, было извлечено из дежи и я, предварительно сбрызнув водой для полного гашения угли, поваляв в руках каравай, обсыпанный мукой, телекинезом отправил его в прогретую печь. Будет подовый. Монументальная заслонка закрыта. Труба закрыта тоже. Всё, ждём. Первый раз в первый класс… Надеюсь, что блин комом не будет. А то обидно.

Я сидел на табурете у стола, привалившись спиной к бревенчатой стене, а Эльфи уселся ко мне на колени, положив голову мне на плечо и обняв за шею рукой. Прислушавшись эмпатией к эмоциям омеги я… ну не знаю, как и сказать-то…

В общем, одна единственная эмоция Эльфи как огромная полноводная река, затопила собой всё. Места просто нет ни для чего другого и все остальные эмоции на поверхности этой огромной реки как ветки сорванных деревьев — плывут, иногда тонут. Веток этих немного и разглядеть их на поверхности реки непросто. А река — это любовь, обожание… И всё это мне…

С этим надо что-то делать. С этим надо что-то делать… Что?..

Я ведь его не люблю. Он мне симпатичен — это да. Но это — не любовь. А чувство Эльфи ко мне… оно слишком… Во всём слишком… Я буду тяготиться этим. И пусть он от меня ничего не требует — ему важно чтобы я просто был и всё. Вовсе не обязательно рядом с ним. Но… Я знаю об этом его чувстве ко мне… И этого достаточно, чтобы мне было…, наверное, тяжело. Этот влюблённый взгляд… сильные эмоции, направленные на меня… (как Оле и Янка!). И я, не соответствующий этим ожиданиям. Полностью.

Нет. Я его не брошу — он мой Личный Слуга и наш разрыв невозможен в принципе. Он родит и я сделаю всё для комфортной жизни и Эльфи и Веника и ещё неродившегося ребёнка. Но… не надо возводить меня на пьедестал и поклоняться. А Эльфи уже это сделал. И это тяжело… Тяжело потому, что боишься сделать больно тому, кто фактически молится на тебя. А он, тот, кто молится, беззащитен и перед тобой и перед той жизнью, что я увидел в этом мире.

Размышляя таким образом, я посмотрел, не поворачивая головы (крокодильи глаза рулят!) на Эльфи. Легко дотрòнулся пальцем до его носа, омега вскинул на меня огромные карие глаза и я поцеловал его в лоб. Выдохнул. Ну что же с тобой делать-то? Кто мне скажет?..

Запах. Восхитительный запах свежевыпеченного хлеба наполняет наш дом. Закрыл бы глаза, но не могу. Картинка не закрывается сама. Детские воспоминания…

— Эльфи, запомни этот момент, — шепчу я теснее прижавшемуся ко мне омеге.

Эльфи закрыл глаза, уткнулся мне в шею и водит тонкими наманикюренными пальчиками по моему лицу, перебирая сетку шрамов. Омега кивнул не отрываясь от меня.

— Почему-то люди устроены так, что запахи будят в них воспоминания, — продолжаю я, — И вот, когда-нибудь, когда меня уже не будет рядом, ты, почувствуешь запах свежеиспечённого хлеба и вспомнишь этот момент.

— Оме! Что вы такое говорите?! Почему вас не будет рядом? — вскинулся Эльфи.

— Тише… тише, — я приложил свой палец к его губам, — так будет. Я