Месть. Идеальный сценарий - Лея Вестова

но его слова не долетали до моего сознания, отскакивая от глухой стены шока. Я была пустой оболочкой, выжженной дотла ужасом, который я увидела в глазах Антона Зайцева. «Звери». Это слово пульсировало в висках, отбивая погребальный ритм. «Они в лесу закапывают».

Войдя в квартиру, я закрыла за собой дверь на все замки и медленно сползла по ней на пол. Тишина. Абсолютная, мертвая тишина, которая больше не казалась спасительной. Теперь она была зловещей. Она была наполнена невысказанными угрозами и эхом слов запуганного актера. Чувство безысходности было почти физическим. Оно давило на грудь, мешая дышать, сковывало конечности ледяным холодом. Мой отчаянный, безумный план не просто провалился. Он обернулся катастрофой. Я не только не получила доказательств, я получила нечто гораздо худшее — подтверждение того, что Дмитрий был прав с самого начала. Мы имели дело не с аферистами. Мы имели дело с чудовищами, для которых человеческая жизнь не стоила ничего.

Я сидела в темноте коридора, обхватив колени руками, и меня трясло. Не от холода. От осознания того, что я, возможно, только что подписала смертный приговор и себе, и Дмитрию. Мой визит к Зайцеву не мог остаться незамеченным. «Звери» наверняка уже знали о нем. И теперь они будут действовать. Быстро и безжалостно.

Собрав последние остатки воли, я достала «чистый» телефон и позвонила Дмитрию. Нужно было признаться. Нужно было предупредить.

Он ответил после первого же гудка, словно ждал.

— Кира? Что случилось?

Мой голос был хриплым шепотом. Я рассказала ему все. Про «Петровича», про поездку, про грязный отель, про панический ужас Зайцева. Я не упустила ни одной детали, включая его безумные, полные ужаса предостережения. Я говорила и плакала — тихими, горькими слезами поражения и вины. Я призналась, что действовала за его спиной, потому что не могла больше смотреть, как его уничтожают из-за меня.

Он не ругал меня. Он не упрекал в безрассудстве. Он молча слушал, и в его молчании было столько невысказанной боли, столько понимания и поддержки, что от этого становилось только хуже. Его молчание было страшнее любых обвинений. Оно означало, что он понимает мотивы моего безумства. Оно означало, что он и сам чувствует себя загнанным в угол.

— Запри дверь на все замки. И никуда не выходи, — только и сказал он, когда я закончила. — Я что-нибудь придумаю.

Но мы оба понимали, что это ложь. Мы оба понимали, что зашли в тупик. Все фигуры на доске были съедены. Нам объявили шах и мат.

Я сидела в темноте, обхватив колени, и впервые за все это время по-настоящему думала о капитуляции. Не как о тактическом ходе, а как о единственном выходе. Я позвоню Юрию Семеновичу утром. Я скажу ему, что подпишу все. Все, что они хотят. В обмен на жизнь. В обмен на свободу Дмитрия. Пусть забирают компанию, деньги, дом. Пусть забирают все. Я просто хочу, чтобы этот кошмар закончился.

Именно в этот момент, когда я была готова окончательно сдаться, «чистый» телефон, который я все еще сжимала в руке после разговора с Дмитрием, коротко завибрировал. Не звонок. Сообщение.

Я замерла, сердце пропустило удар. Этот номер знал только Дмитрий. Кровь застыла в жилах. Я открыла сообщение от неизвестного номера. Экран тускло осветил мое лицо в темноте. На нем было всего несколько слов:

«Жди звонка на этот номер в 10 вечера. Не говори детективу».

Это была ловушка. Мой разум кричал об этом. Очевидная, примитивная, наглая ловушка. Они хотели выманить меня, поговорить, узнать, что я знаю, а потом… потом сделать то, что не получилось на шоссе.

Я сидела в темноте, глядя на экран телефона. До десяти вечера оставалось два часа. Два часа на принятие самого важного решения в моей жизни. Сказать Дмитрию? Он немедленно запретит мне отвечать. Он попытается отследить звонок, устроит засаду. И если это был не блеф, если на том конце действительно кто-то хотел передать мне информацию, этот шанс будет упущен навсегда.

А если не говорить? Если ответить на звонок в одиночку? Это было безумием. Самоубийством.

Но что мне было терять? Я и так была на грани капитуляции. Моя жизнь, какой я ее знала, была разрушена. Свобода человека, ставшего мне дороже всех на свете, висела на волоске. Я была в самом низу, на самом дне. А когда ты на дне, единственный путь — наверх. Или хотя бы в сторону. Любое действие казалось лучше парализующего бездействия.

Ровно в десять вечера, ни минутой раньше, ни минутой позже, «чистый» телефон в моей руке завибрировал и издал пронзительную, уродливую трель. Я сидела в полной темноте. Сердце колотилось так громко, что, казалось, его слышно в соседней квартире. Я нажала на зеленую кнопку.

— Слушаю.

Голос на том конце был искажен до неузнаваемости. Механический, лишенный интонаций, скрежещущий, как будто говорил робот. Но под этим электронным шумом, в самой манере строить фразы, в едва уловимой, ядовитой сладости, скрытой за скрежетом, я узнала ее. Элеонора.

— Здравствуй, Кирочка, — прошипел динамик. — Я знала, что ты ответишь. Отчаяние — прекрасный мотиватор.

— Что тебе нужно? — выдавила я.

— Мне? Мне нужна гарантия, что я останусь в живых. А тебе, моя дорогая, нужно то же самое. И еще — спасение для твоего красавца-детектива. Полагаю, сейчас ты в отчаянии. И у меня есть для тебя предложение.

— Я не хочу с тобой разговаривать.

— Придется, — в механическом голосе проскользнула сталь. — Придется, если хочешь спасти его шкуру и свою собственную. Пойми, девочка, Слава сошел с ума. После той аварии, после того, как твой детектив начал слишком усердно копать, он стал параноиком. Он не доверяет никому. Даже мне. Он смотрит на меня и видит… свидетеля. Опасного свидетеля. Он сделает меня крайней, Кира. Он повесит на меня все. Он сотрет меня в порошок и не поморщится.

Я молчала, не веря своим ушам. Она играла роль жертвы. Она, паучиха, притворялась мухой, запутавшейся в паутине.

— Я сама его боюсь, — продолжала она, и в ее искаженном голосе прозвучали почти убедительные нотки страха. — Но я знаю все его ходы. Я знаю каждую его тайну. Я знаю, кто его главный покровитель. Тот, кто отдал приказ разобраться с твоим отцом. Тот, кто сейчас топит твоего Волкова. Слава без него — ноль, просто жадный исполнитель. Я передам тебе сокрушительный компромат на них обоих. На Славу и на его кукловода. Я отдам тебе