Измена. Верну тебя, жена - Ира Орлова

Поднимаю глаза — она сидит на диване, холодная, чужая, руки скрещены на груди, как щит. Лицо бледное, губы сжаты, взгляд острый. Я не узнаю эту женщину — мою жену, мою Аню, ту, что всегда была тёплой, мягкой, даже когда я косячил. Где она? Передо мной — стена, а за ней — пустота.

— Ань, — шагаю к ней, злость мешается с отчаянием. — Ты правда этого хочешь? Выгнать меня из дома?

— Это ты выбрал, — отвечает она ровно, голос твёрдый, без слёз, и от этого ещё больнее. — Ты сказал, что хочешь другую. Я только помогаю тебе это сделать.

Хочу рвануть к ней, схватить за плечи, встряхнуть, чтобы она поняла, но ноги тяжёлые, как будто в ботинках свинец.

— Я сказал правду! — срываюсь я. Грудь сдавливает, как будто я кричу в пустоту, а она даже не слышит. — Всё, как есть! Ты должна была понять, помочь мне выбраться из этого, а не выставлять мои вещи!

Она встаёт, медленно, как будто ей это стоит всех сил, подходит ближе. Её лицо — в сантиметре от моего, и её взгляд — презрительный, вонзается в меня так, что я невольно отступаю.

— Помочь тебе? — шепчет она, горько усмехаясь, и эта усмешка — кривая, злая. Она держит гнев в узде, но я вижу, как её скулы напрягаются, как она сжимает зубы. — Чем, Артём? Терпеть твои фантазии о другой? Гладить тебя по голове, пока ты мечтаешь о ней? Я не психотерапевт, я была твоя жена.

Слово «была» — как выстрел в упор. Громкий, глухой, прямо в грудь. Я цепенею, внутри всё трещит.

— Хорошо, — рычу я, кулаки сжимаются до боли, ногти впиваются в ладони, и я ненавижу себя за эту слабость, за этот голос, что садится, за руки, что дрожат, как у алкаша. — Хочешь играть в гордость? Играй. Только не жалей потом, Анька.

Слова вылетают, грубые, злые, но в них отчаяние, и я знаю, что она это слышит.

Хватаю чемоданы — рывком, резко. Дверь открываю ногой, чуть не срываю с петель, вываливаюсь наружу. Холодный воздух бьёт в лицо. Швыряю шмотки в багажник — с такой силой, что машина качается, хлопаю дверью так, что стекло звенит, и сажусь за руль. Пальцы не сразу попадают по зажиганию, матерюсь вслух — тихо, зло, как будто это поможет. В зеркале заднего вида — незнакомец: глаза мутные, красные, лицо серое, как у побитого пса, щетина торчит, и я думаю — кто это, чёрт возьми? Где я?

Завожу мотор, выезжаю, шины визжат по асфальту. Несколько кварталов — и я торможу, резко, чуть не влетаю в бордюр. Куда ехать? К родителям? Мать начнёт выспрашивать, а я не готов к этому.

В отель? Как турист? Смешно и тошно. Телефон вибрирует в кармане, вытаскиваю — мелькает имя Кати, и сердце сжимается, как будто его кулаком стиснули. Злость тонет в отчаянии, пальцы зависают над экраном, но я сбрасываю звонок. Не сейчас. Не могу. И тут вспоминаю — лофт. Купил его год назад, когда работа давила, чтобы сбежать от всего, посидеть в тишине.

Газую туда, машина рычит. Мысли не дают покоя. Я хотел правды, хотел, чтобы Аня меня вытащила, а она просто вышвырнула меня вон. И я не знаю, кто из нас прав. В груди — дыра, холодная, пустая.

Лофт встречает темнотой и пылью. Ставлю чемоданы у входа, достаю виски из бара, наливаю полный стакан. Первый глоток обжигает горло, как огонь, второй — катится легче, но боль не глушит. Телефон снова звякает — короткий, противный звук, что царапает нервы. Экран светится в темноте, режет глаза, и я вижу сообщение от Кати.

В голове война: открыть или нет? Ответить или бросить? Пальцы замирают над экраном, и я не знаю, что делать с этим дерьмом, что я сам наворотил. Одно движение — и всё может рухнуть. Или уже рухнуло?

Глава 15

Толкаю от себя телефон, он скользит по пыльной столешнице и замирает у края. Подхожу к окну, за ним вечерний город, фонари мигают вдали. Провожу рукой по волосам, внутри словно дикий зверь мечется в клетке, рвётся наружу.

Любопытство грызёт, смешивается со злостью. Уговариваю себя, что это может быть что-то важное, например, про Виктора. Просто прочту, и всё. Если не по делу — заблокирую её к чёртовой матери. Подхожу к телефону, рука тянется, как будто против воли, и открываю сообщение.

«Ты ещё в офисе? Есть пара вопросов по документам.»

Сухое, деловое, как будто она пишет про квартальный отчёт, а не лезет в мою жизнь, которая разлетелась на куски. Смотрю на эти слова, пальцы замирают над экраном. Написать ей правду? Что я сижу тут один, с чемоданами у двери, как бомж, которого вышвырнули из дома? В груди клокочет злость, стыд, что-то ещё, чему нет названия, как будто меня вывернули наизнанку. Хватаю бутылку виски, наливаю ещё — до краёв. Пью залпом, огонь катится по горлу, обжигает, но башка не мутнеет, только мысли режут острее. Ставлю стакан с глухим стуком, стекло звякает, беру телефон, пишу:

«Не в офисе.»

Буквы расплываются перед глазами, пальцы скользят по экрану, промахиваюсь, матерюсь себе под нос — тихо, зло, но жму отправить. Ответ прилетает сразу:

«Дома? Под крылышком жены?»

Чувствую в ее словах лёгкую насмешку и это цепляет. Катя знает, как меня задеть, всегда знала — ещё с тех времён, когда мы были вместе, молодые, дурные, пьяные от жизни. Тогда она так же подкалывала, смеялась надо мной, когда я злился, а потом тянула в постель, и я тонул в ней, как в омуте. Вспоминаю её шепот на ухо: «Ты мой, Тёмка, никуда не денешься.»

И я не девался. Пока она не кинула меня. А теперь она тут, в моём телефоне, в моей голове, как будто и не уходила никогда.

«Нет, не дома.»

Бросаю телефон на диван, как горячую картошку. И снова шагаю к окну. Не хочу этого разговора, не хочу её слов, её голоса в голове, но меня тянет обратно, как будто она магнит. Телефон мигает:

«Ого, где же тогда наш примерный семьянин?»

Вновь насмешка. Невольно вспоминаю, как мы сидели в её старой однушке, пили дешёвое вино из горла, и она смеялась, когда я злился на её подколы: «Ты такой