Лоренца дочь Великолепного - Ева Арк

с мадам Жанной. Когда ещё был жив Людовик ХI, его младшая дочь неплохо ко мне относилась. И хотя её влияние на брата нельзя сравнить с тем, какое имеет её старшая сестра, Коммин посчитал, что Карл VIII может прислушаться к просьбе герцогини Орлеанской именно потому, что та редко его о чём-то просит. Оставалось только уговорить мадам Жанну помочь тебе.

– Это действительно чудо, что Вам удалось убедить её, матушка!

– Мне подсказало нужные слова моё материнское сердце. Хотя герцогиня Орлеанская обожает своего супруга, и, конечно, ревнует его, она сжалилась надо мной.

– Мадам Жанна – просто святая! – убеждённо воскликнула Лоренца.

– С такой внешностью нетрудно быть святой, – пробормотал д’Эворт.

Однако ни мать, ни дочь не обратили на его слова никакого внимания.

– Вместе с герцогиней из её резиденции мы поспешили в Амбуаз и король, который, судя по всему, опасался того, что она приехала просить за своего мужа, легко согласился отпустить тебя до родов, Лоренца. Таким образом, расчёт Коммина оказался верным, – заключила графиня де Сольё.

Внезапно откуда-то донёсся плач младенца.

– Ох, это Никола проснулся, – встрепенулась Катрин.

– Как прошли Ваши роды? – поинтересовалась Лоренца.

– Спасибо Симоне, она помогла мне.

– А в честь кого вы назвали сына?

– В честь моего покойного отца, – вмешался д’Эворт.

– А когда рожать тебе, Лоренца? – поинтересовалась графиня де Сольё.

– Наверно, осенью.

Как только ужин закончился, мать сама проводила Лоренцу в спальню и уложила в постель:

– Спи спокойно, дочь моя. Здесь тебя никто не побеспокоит.

В ответ та попросила:

– Прошу Вас, посидите со мной, матушка. Иначе я чувствую, что не усну.

– Хорошо, – присев на край кровати, донна Мария взяла её за руку. – Можешь задавать мне любые вопросы: я отвечу на них, как на исповеди.

– Покойный мессир Бернардо говорил, что моя мать француженка. А я всегда считала Вас флорентийкой.

– Нет, я флорентийка только по воспитанию, – графиня вздохнула. – Появиться же на свет мне довелось в одном из монастырей Брюгге.

– Мне известно, что Вас, как и меня, удочерили, матушка. А кто были Ваши настоящие родители?

– Ты спрашиваешь меня, кто мои родители? Увы, это самая большая тайна в моей жизни.

– Если не хотите, то можете не говорить, матушка.

– Нет, я и так слишком долго скрывала от вас с Амори правду. И это ни к чему хорошему не привело. Правда, теперь мой сын уже всё знает, но, как ни странно, мне от этого не легче.

Словно, наконец, решившись, графиня де Сольё быстро продолжала:

– Так вот, знай, Лоренца, что, как и ты, я появилась на свет, не имея на то законного права. Моя мать происходила из старинного, хотя и не очень богатого рода бургундских дворян. Её звали Иоланта де Лален.

– А кто Ваш отец? – робко поинтересовалась Лоренца.

– Карл Смелый, герцог Бургундский.

Слова графини повергли молодую женщину в шок. Вероятно, донна Мария заметила это:

– Амори тоже был поражён. Однако расскажу сначала о моей матери. Её отец, рыцарь Жак де Лален, благодаря своей силе и ловкости, считался первым мечом Бургундии. Поэтому именно Лалену была доверена честь стать противником графа Шароле (этот титул Смелый носил до того, как стал герцогом) на его первом турнире. А мать Карла, Изабелла Португальская, крестила дочь мессира Жака. Так как девочка лишилась родной матери, умершей при родах, герцогиня сама занялась её воспитанием. Это была необыкновенная женщина, которая принимала активное участие в управлении владениями мужа. Недаром герцог Филипп Добрый называл её своим лучшим дипломатом. Таким образом, моя мать и граф Шароле с детства знали друг друга. В возрасте семи лет Карла женили на французской принцессе Катрин, которая была старше его на пять лет. А в тринадцать он уже стал вдовцом. Тем не менее, Смелый был довольно равнодушен к женщинам, предпочитая всему на свете турниры и другие воинские забавы, где обычно всегда первенствовал, и уже девятнадцатилетним проявил в битве при Гаверене ту безрассудную отвагу, которая была основной чертой его характера. Когда же Карлу исполнилось двадцать, он сошёлся с моей матерью.

– Правду о своих родителях я узнала от моего приёмного отца Луиджи де Риччи, – пояснила мать Лоренцы. – Позже о Смелом мне также рассказывал Коммин, который был его камергером. Но мою мать сеньор д’Аржантан не знал, потому что, когда она умерла, ему исполнилось всего семь лет. Так что судить о ней я могу, в основном, со слов мессира Луиджи. Если верить ему, Иоланта де Лален уже в тринадцать лет отличалась необыкновенной красотой. Впервые Риччи увидел её при дворе Филиппа Доброго в Брюгге, где открыл отделение своего банка. Это была статная блондинка с большими голубыми глазами. Правда, черты её лица ещё казались полудетскими, но это только придавало Иоланте прелести, как и улыбка, почти не сходившая с её уст. В неё невозможно было не влюбиться. Обычно она прятала свои роскошные волосы под генин, но однажды появилась на одном из тех великолепных празднеств, которые устраивал герцог Бургундский, в белом платье с распущенными косами, похожими на золотое руно. Из-за них мой приёмный отец и потерял покой. К тому времени Риччи уже пользовался популярностью при бургундском дворе, снабжая герцогскую семью и придворных дорогими тканями, драгоценностями и другими предметами роскоши. И даже успел подружиться с графом Шароле и молодыми дворянами из его свиты. Ведь моему приёмному отцу тогда исполнилось всего двадцать пять лет. Поэтому он мог считаться завидной партией и когда посватался к Иоланте, мессир Жак почти сразу дал своё согласие. Счастью Риччи не было предела. Что же думала на этот счёт его невеста, неизвестно, да её никто и не спрашивал. Их помолвка произошла в покоях герцогини, а после этого мой приёмный отец уехал во Флоренцию, чтобы подготовиться к свадьбе. К несчастью, дела задержали его там почти на два года, хотя он не забывал постоянно посылать своей невесте и её родне подарки и письма. О том же, что произошло в его отсутствие между Карлом Смелым и Иолантой де Лален, даже мой муж ничего толком не знает.

– Жана ещё в детстве отдали в пажи к графу Шароле, – пояснила мать Лоренцы. – Он всегда искренне восхищался своим господином и поэтому быстро завоевал его доверие. Карл воплощал в себе, как считали многие, идеал рыцаря. Он был довольно высок, хорошо сложен, и от матери,