Хризолит и Бирюза - Мария Озера

— как будто каждый понимал, что обсуждение этих событий может открыть ящик Пандоры. Кто-то, возможно, надеялся, что время само сгладит острые углы, но те немые тени, витавшие вокруг, говорили о том, что забыть не получится. События прошлого, как застарелые раны, лишь ждут своего часа.

— Дорогой Лазар, — начала мягко Жизель, аристократично разрезая запеченного в сыре с грибами судака. — Подскажите, где Ваша супруга?

— Умерла в лихорадке после родов, — отрезал король, даже не посмотрев на женщину.

Жизель заметила, как тень грусти прошла мимо глаз короля. Она знала, что такие слова могут задеть, но сейчас ей нужно было продолжать разговор.

— Я искренне сожалею, Ваше Величество. Потерять близкого человека — это страшное испытание, — сказала она, стараясь ввести нотку эмпатии в их беседу.

Лазар, наконец, отвлекся от взгляда в тарелку и посмотрел на нее.

— Моя жизнь — это не место для жалости, — сказал он, откладывая в сторону нож. Его голос прозвучал резко, но в нем все же было что-то уязвимое. Жизель уловила этот момент, словно капли дождя, падающего на тихую поверхность пруда.

— Быть может, именно такие утраты делают нас сильнее, — добавила она, чувствуя, что в их разговоре есть место надежде.

Она старалась вступить в зону, где король мог бы открыть свое царство чувств.

— Или уничтожают нас, — холодно парировал Лазар и едва заметно усмехнулся.

В его усмешке было слишком много прожитых потерь, слишком много иронии, которую понимает лишь тот, кто давно лишился права на утешение. И снова за столом воцарилась тишина, тяжёлая, как свинец, давящая на плечи каждого.

Обе стороны прекрасно понимали: этот обед — не просто трапеза, а своеобразный стол переговоров, где каждое слово и даже пауза становились ходом в опасной партии. Лазар смотрел остро, в упор, его голубые глаза, унаследованные Иденом, сверкали хищным льдом. Он будто вымерял расстояние до моей шеи — и всё ещё не отказался от мысли довершить начатое.

Отец же держался безупречно: ровный тон, спокойные жесты, легкая игра мимикой — всё выдавало опытного политика, человека, привыкшего вести разговор на грани, но не уступать ни шага. Его уверенность звучала в каждом слове, и от этого даже стены словно теплились.

Лазар, сидящий рядом с ним, казался статуей из мрамора, но глаза выдавали — он вслушивался в каждую реплику, как будто искал в ней трещины, чтобы вбить клин. Его губы то и дело сжимались в тонкую, белёсую линию — признак едва удерживаемого раздражения.

Отец же искусно уходил в сторону: поднимал вопросы, которые, казалось, касались лишь третьих земель, но каждый раз обрисовывал перспективы так, что выгодны они оказывались именно ему. Это была игра тонкого маневра: уступки без уступок, любезности с острым наконечником.

Я наблюдала за этой дуэлью и чувствовала себя мостом, который связал два противоборствующих берега. Казалось, шагни я не так — и мост рухнет, а вместе с ним и хрупкий мир в зале.

— Милая моя Офелия, — неожиданно обратился ко мне отец, нарушив вязкое напряжение. Его голос прозвучал мягко, но в этой мягкости таился расчёт. — День выдался ясный, морозный. Может, покажешь принцу Дмидену наш лабиринт, когда закончишь с обедом?

Словно по инстинкту, я сразу посмотрела на Нивара. Его реакция значила для меня больше любых отцовских приказов.

Наши взгляды встретились. Хризолитовые глаза брата вспыхнули тревогой; он едва заметно приподнял бровь и движением головы прочертил невидимую линию от меня к Идену. В этом молчаливом жесте была вся его обеспокоенность, и я её разделяла. Мне показалось, что в тот миг он хотел вскочить и сорвать этот дипломатический маскарад, но держал себя в руках ради меня.

Единственное, что казалось мне подозрительным, так это беспечность моего отца, который уже второй раз настойчиво пытался заставить меня проводить время с Иденом. Он всегда был человеком, уверенным в своей правоте, но теперь его спокойствие и мягкость вызывали у меня странное недоумение. Иден, с его чарующей улыбкой и вкрадчивой манерой говорить, выглядел безобидным — но я знала правду. Его взгляд, который однажды впился в меня перед тем, как он открыл свои намерения, до сих пор жёг память, словно ожог.

Отец любил повторять, что доверие — основа любых отношений. Но как доверять человеку, который когда-то пытался разрушить мою жизнь? Внутренний голос шептал настойчиво, не оставляя покоя.

Я решила быть осторожной. За каждым словом Идена, за каждым его движением я искала следы тщательно скрываемой правды. Слишком уж много в его заботливости было холодного расчёта, слишком много — притворного тепла.

— Конечно, отец, я покажу лабиринт, — произнесла я, стараясь, чтобы в голосе не дрогнула ни одна нота растерянности.

Отставив приборы, я поднялась из-за стола, поправила платье и, не оглядываясь на Нивара, двинулась к двери. Слуги уже ждали меня в передней: меховая накидка и бархатная муфта лежали наготове. Когда мягкий мех опустился на плечи, тело словно вспомнило о тепле, но сердце всё равно билось учащённо.

Я шагнула за порог. Мир снаружи встретил меня хрустальной зимней тишиной. Воздух был прозрачен и колюч, каждый вдох будто обжигал лёгкие морозом. Ветви деревьев, покрытые инеем, звенели под лёгким дуновением ветра, как крошечные стеклянные колокольчики. Под ногами скрипел снег, оставляя следы, которые тут же обдувал ветер, стирая границы.

Муфта в руках казалась неожиданно тяжёлой, словно в ней хранилось что-то большее, чем просто тепло. Я сжала её сильнее и позволила прохладе коснуться лица — холод был честен, в отличие от людских улыбок.

Иден догнал меня быстро — я ещё даже не успела дойти до входа в сад. Ждать его, собственно, я и не собиралась. Снежинки, тихо осыпавшие землю, были безмятежны и совершены, пока не вмешались его шаги. Хруст его поступи по снегу с потрохами выдавал приближение, каждый звук бил по тишине, как молот по хрупкому стеклу.

Я обернулась, и сердце на миг замерло. Иден подошёл близко: лицо скрыто тенями чёрного капюшона, но я знала — его взгляд прожигает меня насквозь.

— Почему не ждёшь меня? — его голос звучал низко и хрипловато, как гул ветра в каминной трубе. Я ощутила, как холод будто проник под кожу, добираясь прямо до сердца.

— Я… думала, стоит немного собраться с мыслями, — выдавила я, пряча нерешительность за тонкой маской спокойствия. Но слова были сбивчивы, голос предательски дрожал.

Снег заскрипел — я отступила шаг назад, но он тут же шагнул вперёд, перехватив пространство, словно сам холод сгустился между нами. Его фигура закрывала мне путь, и я ясно поняла — укрыться не удастся.

— Ты не