Хризолит и Бирюза - Мария Озера

Снег ложился тихо, его мягкий звук напоминал шёпот. Я будто слышала, как он дышит вместе с нами. В этой белой тишине даже холод вдруг показался нежным. Я вздрогнула от неожиданного касания его руки у моей щеки — и тепло заполнило меня.

Нивар склонился ближе, его дыхание смешивалось с морозным воздухом, оставляя крошечные облачка, исчезающие так же быстро, как наши сомнения. Время застыло: вокруг меня не существовало ничего, кроме снега и его хризолитовых глаз.

Моё сердце билось чаще, освобождаясь от оков. Его рука на моей щеке пробуждала вихрь эмоций, которых я боялась раньше. В тот миг мне захотелось забыть о том, что может случиться за пределами этого дивного пейзажа. Мы были как два пленника зимы, обреченные на вечный миг, не желающие оставлять эту безмятежность.

— Что ты видишь в этом снегопаде? — спросила я, стараясь нарушить тишину и увести его от тяжёлых воспоминаний о дуэли. Меньше всего мне хотелось снова касаться причин схватки, когда передо мной стоял живой и дышащий Нивар.

Он усмехнулся, и в глазах его мелькнула искорка, будто он хранил разгадку, известную лишь ему одному.

— Я вижу тебя. И этого достаточно, — произнёс он, и от этих слов последние остатки сомнений растаяли, превратившись в солёные капли, скатывающиеся по моим щекам.

Нивар наклонился и коснулся губами моих щёк, стирая влажные дорожки. Но вместо облегчения это пробудило во мне новую бурю. Я разрыдалась взахлёб, будто распахнулись давно сдерживаемые ворота, и всё накопленное внутри вырвалось наружу.

Он прижал меня к себе, и в его взгляде жалость переплелась с пониманием. Его дыхание было ровным, спокойным — словно он хотел передать мне часть своей силы.

— Почему ты плачешь? — шепнул он, целуя меня в макушку и поглаживая по волосам.

Я не ответила. Слова показались бы слишком грубыми для этого хрупкого момента. Я лишь сильнее вжалась в его грудь, вцепившись пальцами в ткань камзола, будто в единственную опору. Я чувствовала его тепло и запах, и этого хватало, чтобы знать: он жив, он рядом.

— Просто иногда мне нужно быть слабой, — выдохнула я сквозь слёзы, усмехнувшись самой себе.

Нивар криво усмехнулся, и в его улыбке не было ни насмешки, ни жалости — только странная усталость и нежность. Он провёл ладонью по моим волосам, задержав пальцы, будто хотел убедиться, что я настоящая.

— Слабой? — повторил он. — Ты сейчас в снегу вырвала у гвардейца меч и кинулась между мной и Иденом. Если это слабость — то я хочу, чтобы она была рядом со мной всегда.

Я всхлипнула и попыталась посмеяться, но новый поток слёз прорвался наружу. Нивар чуть наклонился, губами коснулся моей височной пряди и пробормотал:

— Ты понятия не имеешь, что ты для меня сделала.

Я прижалась к его груди, слушая, как тяжело и сбивчиво бьётся его сердце. И впервые за долгое время не стыдилась своих слёз.

Он ждал, пока буря во мне утихнет, и, когда я немного успокоилась, тихо сказал:

— Мы становимся сильнее, когда делимся своей болью.

Я подняла на него глаза. В его хризолитовых зрачках отражалась не только поддержка, но и нечто опасное — то, о чём мы оба боялись признаться вслух.

— Я всегда думала, что сила — это уметь скрывать слабости, — шепнула я, вытирая ладонью мокрые щёки.

Нивар чуть склонил голову, губы тронула усталая улыбка.

— Может, — сказал он. — Но, знаешь… рядом с тобой прятать ничего не хочется.

Я замерла, ловя каждое его слово. В его голосе была мягкость, и всё же сквозила какая-то непрошеная сталь.

— Ты делаешь меня слабым, — добавил он тихо, почти с досадой. — И это чертовски сильнее всего, что я знал раньше.

Его признание висело в морозном воздухе, и я вдруг осознала: страшнее любых угроз — дрожь внутри меня самой.

— Офелия Ровена Хаасбрандт, — Нивар вдохнул морозного воздуха полные легкие и на выдохе выпалил, обхватывая холодными пальцами, что по обычаю были окольцованы серебром, мое лицо. Его руки слегка дрожали: — Я тоже безмерно люблю тебя. С самого первого дня, как увидел. Я хочу быть рядом с тобой, хочу дарить тебе свою любовь и ласку, разделять с тобой все радости и печали.

Я почувствовала, как слезы вновь подступают к глазам. Он медленно провел большим пальцем по моей щеке, словно проверяя, что я настоящая, что это не сон.

Все тревоги и страхи, что заглушали мое сердце, словно рассеялись под напором его искренних слов.

— Я узнал об этом после аварии, — я поняла, что он имеет в виду. Ему тоже трудно было признать этот факт вслух. — Я делал все возможное, чтобы не видеть тебя. Выбросить из своей головы. Я как дурак приходил в клуб, в надежде, что, увидев тебя в объятиях другого мужчины, мое сердце разорвется и я больше ничего не смогу к тебе чувствовать.

Он резко отдернул руку, потом снова осторожно коснулся моей ладони, сжимая её на мгновение. Я молчала, внимая его словам, ощущая, как каждый звук разрывает его истерзанную душу.

Всё, что он делал, было лишь попыткой убежать от своего собственного чувства — чувства, что забирало его покой.

— Я надеялся, что это поможет, — его голос дрожал, пальцы сжали мои плечи, затем отпустили, словно боясь сломать что-то внутри меня, — но на самом деле это только усилило пустоту. Каждый раз я понимал, что не смогу быть счастливым, пока не признаю свои истинные чувства. Я думал, что смогу справиться с этим, но на самом деле всё только усложнялось. Я не хотел, чтобы ты страдала из-за меня, — тихо сказал он, глаза его заблестели. — Я думал, что смогу жить без тебя, но каждый день труднее, чем предыдущий. Теперь я понимаю, что убегал не от тебя, а от себя.

Эта нездоровая любовь поглощала души нас обоих, оставляя лишь тень нормальных отношений. Каждый взгляд, каждое прикосновение были пропитаны запретным желанием, которое мы не могли игнорировать. В нашем мире не было места для рассуждений о морали и норме: был лишь обжигающий огонь, который разгорался с каждым днем.

Он сжал мои руки, потом слегка опустил их, словно боялся обжечь меня собственным волнением.

— Нивар, я…

— Пожалуйста, ничего не говори, — мужчина прервал меня, коснувшись лбом моего лба. — Я сейчас не выдержу звук твоего голоса. Плакса-цесаревич не нужен Империи.

Мы легко рассмеялись, где я изливала слезы за двоих.

Глава LVIII

Взгляд Лазара Герцверда не сулил ничего хорошего. Он хлопал медленно,