Интермеццо Лина - Рита Трофимова

Голос сорвался на слове «маленькая», и тётя Марина судорожно вздохнула, будто ей не хватило воздуха. — Я вот думаю, что я делаю не так? Мне кажется, из-за меня он стал таким. Марта, пожалуйста, не отворачивайтесь от меня! Филипп, неужели ты не понимаешь всей серьёзности проступка? Ты должен просить прощения, на коленях вымаливать, иначе я…

— Иначе ты! — с надрывом прокричал мальчишка. — Что — ты⁈ Снова уйдёшь⁈ У-хо-ди! Толку с того, что ты вернулась! Всё носишься с Линочкой своей… — Последние слова взвились истерикой и отчаянием, мальчишка всхлипнул и закрыл лицо руками.

Лина, возмутившись словами Филиппа, села на диване и почувствовала, как закружилась голова.

Внезапно всё пришло в движение. Потрясённая словами сына, захваченная врасплох внезапным приступом, тётя Марина шумно задышала и, схватившись за горло, сползла по стенке на пол. Руки её свело судорогой, дыхание перехватило, бледное лицо исказила болезненная гримаса.

Дядя Эдик, подавленный невесёлыми мыслями, мгновенно пришёл в себя и кинулся к жене.

Филипп вскочил из-за стола и подбежал к матери.

— Мы же не знали, — оправдывался он, испуганно всхлипывая и растирая слёзы, — мама, пожалуйста, не надо, это был маленький ужик, и он не кусается… так не должно было быть, мама, пожалуйста…

— Эдик, быть может, я чем-то смогу помочь? — проворковала Наташа. Она незаметно вошла в дом и с мнимым участием наблюдала разыгравшуюся сцену.

Мужчина метнул на девицу суровый взгляд.

— Немедленно выйди вон! — резко сказал он, — всё, что могла, ты уже сделала!

Наташа обиженно фыркнула, однако послушно удалилась, тихо прикрыв за собой дверь.

Эдуард присел напротив жены и, тут же смягчившись, произнёс:

— Мари, посмотри на меня, милая. Дыши глубже, сделай вдох. Ещё вдох. Сейчас ты слушаешь меня, смотришь на меня, дышишь глубоко и ровно, и расслабляешься…

Голос Эдуарда-врача был мягким и бархатистым, словно горячий шоколад, разливающийся по венам и проникающий до самых глубин сознания. Звучал он уверенно и спокойно, но в то же время в нём проскальзывали сильные, повелительные нотки. Монотонная речь мужчины замедлялась, как только тётя Марина начинала входить в транс, и становилась тихой, когда он повторял ключевые слова:

«…твои пальчики дышат, ты можешь представить, что пальчики дышат? Они дышат, Мари. Твои пальчики дышат, ты чувствуешь лёгкость, ты плывёшь в облаках, в белых пушистых облаках. Они едва касаются тебя, и ты ощущаешь прохладу и мягкость лебяжьего пуха, твоё тело лёгкое и невесомое, как пух лебяжьих облаков…» Он обхватил запястья тёти Марины и слегка сжимал их, когда его речь возвращалась к «дыханию пальчиков».

Он словно укротитель в клетке со львом, осторожный и сильный, захватывал в плен сознание жены, поглаживал сведённые пальцы, пока не снял судорогу, и продолжал говорить, казалось, бессмысленные, но такие действенные слова. Дыхание женщины выровнялось. Она расслаблялась и обмякала в его руках, словно тряпичная кукла. А когда окончательно затихла, приникла к плечу и тихо заплакала:

— Я твоя ошибка, ошибка, ошибка… — сипло шептала она.

— Прости меня, Мари. — Дядя Эдик держал в объятиях жену и слегка покачивал. — Я не предполагал, что будет всё так, я не хотел тебя ранить, милая, прости…

Он медленно поднялся, помогая женщине встать, проводил до дивана, осторожно усадил, держа в руке её запястье, считал пульс, не отрывая взгляда от циферблата наручных часов, а затем порылся в кейсе и извлёк пластинку с таблетками.

— Прими лекарство, — вкрадчиво сказал он, выдавливая пилюлю на её ладонь и поднося к губам стакан с водой. Потом он обратился к Марте: — Вы присмотрите за ней, пожалуйста, а я вернусь утром.

Притихшая Марта сидела неподвижно и пристально следила за сеансом Эдуарда. Она и сама чуть не подпала под его влияние — Лина чувствовала на плечах слабеющие руки матери.

Изумлённая девочка поняла, что только что повторила ранее «пережитое»: ночь, луна, сверчок, боль, страх… «Ошибка! Ошибка!» Девочка вжалась в Марту и задрожала.

«Как странно, странно и непонятно, неужели это всё я⁈ — пронеслось в голове у Лины, — прости меня, тётя Мариночка, я не хотела…»

Вскоре гости разъехались, и дом затих. Дядя Эдик, прихватив с собой Филиппа, развозил Вильгельмину и Наташу по домам.

Лине совсем не спалось. Волнительный озноб окутывал мурашками кожу. Марта то и дело измеряла температуру, не отходя от дочери ни на шаг.

Было далеко за полночь, когда женщины уединились на кухне. Марта заварила чай с мелиссой и усадила тётю Марину за стол. Женщина была молчалива и подавлена, сидела неподвижно и смотрела перед собой отсутствующим взглядом.

— А знаете, Марта, — тихо сказала она, — ведь не зря говорят: «Уходя, уходи»! Нужно было уйти… вслед за Тамерланом. Я так жестоко ошибалась, теперь я понимаю, что совершила ошибку. А Эдик, он так настрадался из-за меня.

— Да Бог с вами, Мариночка, ну что вы такое говорите. Вы, конечно, совершили ошибку, но как говорится, не согрешишь — не покаешься. Мы все грешим без исключения.

— В том-то и дело, я не считаю себя грешной, за то и расплачиваюсь! Но иногда я и сама себя не понимаю. Я ведь люблю его, Марта. Сегодня как нельзя остро я ощутила свою любовь к мужу.

— ЛЮбите, тогда боритесь, Мариночка.

— Люблю, и потому желаю счастья, пусть не с Наташей, с другой. А я… не достойна быть рядом с ним. Я всё сломала, разрушила, растоптала его чувства! Вот и Филипп, он так и не простил меня и мстит.

Марта тяжело вздохнула:

— Он любит вас, Мариночка. Да и как ребёнок может не любить мать. Мать ни одна женщина не заменит, а уж эта пигалица!.. Уверена, Эдуард с ней не будет, он слишком умён, чтобы остаться с такой! И вы, Мариночка, бросьте свои сомнения. Займитесь лучше сыном, а то упустите его совсем. И все эти выходки. — В голосе Марты появился металл. — Их нужно пресекать, наказывать! Да так, чтоб неповадно было. Люди, они ведь не игрушки, знаете ли.

— Да как же я могу, Марта? Пусть лучше Эдик его наказывает, он для него авторитет, всегда им был, а я… слабое, испорченное звено в цепи.

— Не говорите так, Марина, муж вас любит, уверяю вас, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы видеть это. А вот сына…

Лина незаметно подкралась к тёте Марине и обняла.

— Линочка, детка, ну зачем же ты встала? —