Гондола химер - Морис Декобра

одетая лучшим портным Милана, выступала в окружении жрецов, раскрашенных охрой, как бы сошедших с барельефов храма Медине Абу. Лоренцетти и Троделетто, одетые новогебридскими людоедами, с ожерельями из челюстей на шеях и с целым каскадом из человеческих костей на обнаженных торсах, были встречены громовым «ура». Кампионе явился в костюме кардинала Ришелье, задрапированный в блестящий пурпур. Фоскарини, император Византии, вошел с Теодорой[60], из Соединенных Штатов, от которой несло алкоголем на пятнадцать шагов. Затем следовали три чичисбея, почтительно склонившиеся к руке догарессы. Анри де Мантиньяк королевский мушкетер; сэр Реджинальд-Фальстаф в пюсовом пурпуре и Эрих Краузе жестокий рыцарь средневекового ордена св. Вемы[61].

Все окна дворца были открыты и наполняли Большой канал шумом голосов и смеха, смешанного с музыкой джаз-банда. Джимми поместил два оркестра по бокам статуй Победы, стоявших на большой галерее дворца. И ультра-модернистская музыка, образуемая звуками кларнета, барабанов и саксофона, была единственной фальшивой нотой, нарушавшей цельность венецианской симфонии.

Четыреста человек наполняли уже гостиные Реццонико, когда появилась Нина Флорели в сопровождении командора: Соломон, сын Давида, и Балкис, королева Савская, вся увешанная густой сеткой из драгоценностей. Приближался уже час ужина и посвящения. Леди Диана, выйдя через потайную дверь, прошла в будуар и нервно позвонила Эмме:

– Его все еще нет, – проговорила она. – Который час?

– Без десяти минут двенадцать, миледи!

– Позовите мне скорее, Беппо!

Появился гондольер. Леди Диана приказала ему:

– Немедленно садись на «Тритона», отправляйся на улицу Святых Апостолов и постарайся узнать приехал ли граф и собирается ли он прийти… Словом, сделай все, что надо, и возвращайся поскорее…

Гондольер ушел. Леди Диана повернулась к Эмме.

– Ему достаточно четверти часа… Как только он вернется, дайте мне знать через Эдварда… О, как мне хочется скорее узнать!.. Эта неизвестность невыносима.

Она вернулась в гостиную, скрывая свое волнение под улыбкой. Молчание Ручини терзало ее; любезное, но краткое письмо, в котором он не давал прямого обещания приехать, не удовлетворяло ее. Во время танцев Джимми вполголоса спросил ее:

– Ну, что же. Диана, вы уже выбрали дожа?

– Да.

– Кто же он?

– Вы увидите.

Прошло четверть часа. Леди Диана напрасно ждала возвращения гондольера. Через пять минут должны были подать ужин; что делать? Леди Диана предполагала, что коронование произойдет за десертом, но события пошли гораздо более быстрым темпом. Она приказала дворецкому не подавать сигнала к ужину раньше, чем через десять минут, и присоединилась к веселой группе гостей. Вдруг появился Эдвард и многозначительно кивнул ей головой. Леди Диана выскользнула и направилась в будуар, где ее ожидал Беппо.

– Ну, что? – с волнением спросила она.

– Граф вернулся из Милана в десять часов сорок минут, как я уже докладывал миледи.

– Ага!

– Но, оставив вещи в квартире, он тотчас же снова уехал.

Облегчение Дианы было кратковременным.

– Как уехал? – проговорила она, в костюме?

– Нет, сударыня! В обыкновенном платье. Он отправился на борту «Беатриче».

– Куда?

– Его лакей не мог мне ничего сказать.

Разочарование леди Дианы было настолько велико, что она вдруг почувствовала желание не возвращаться больше в гостиные с их водоворотом ряженых, с искусственным весельем, разговорами, танцами и джаз-бандом, казавшимися ей отвратительными. Улыбаться всем этим людям, шутить без всякого желания, снова слушать глупые комплименты космополитических гостей – все это было свыше ее сил. Она не вернется больше в это вавилонское столпотворение. Обессиленная леди Диана бросилась в кресло, почти не слушая Эмму, утешавшую ее.

– Миледи, не нужно отчаиваться. Возможно, что графу необходимо было уладить какое-нибудь срочное дело, прежде чем явиться сюда. Ведь он прекрасно знает, что такой бал, как сегодняшний, продолжается до утра.

Замечание Эммы было не лишено логики. Леди Диана вздохнула. Ей не хотелось идти, празднество не привлекало ее, но она чувствовала, что это было необходимо. Леди Диана не узнавала себя. Так потерять самообладание… Кто бы узнал в ней прежнюю светскую львицу, дергавшую по своему капризу ниточки, на которые были привязаны паяцы, терявшие разум от желания покорить ее! Рыдать в своем будуаре, как девица, обманутая на своем первом балу! Что-то сломалось в ее организме; ей нужно скорее прийти в себя и подтянуться. Диана сильно хрустнула пальцами и выпрямилась.

– Вы правы, Эмма! Если он должен явиться, он явится… Если же нет, – значит, не судьба.

Она пойдет ужинать с масками и будет терпеливо выслушивать, ах и «зо» немцев, «джи» американцев, «ген» французов, «да» и «нет» русских, «прего» итальянцев; хитрый смех романских народов жирный смех немцев, медлительный смех янки и сдержанный смех славян. Ночное пиршество призывало ее вниз, к финансистам в костюмах пиратов, к дипломатам, изображающим Роберта Макера[62], к новоиспеченным богачам в костюмах азиатских сатрапов и праздным денди, копирующим мюскадэнов[63]. Их болтовня и натянутые остроты заставят ее позабыть ее горе. Она встала, припудрилась, поправила свою пикантную мушку, обрызгала духами свой белоснежный парик и спустилась вниз. Ужин начинался. Бесчисленные маленькие столики были уже заняты. Центральный стол блистал под люстрой искусственным огнем серебра и разноцветных хрустальных ваз, наполненных цветами, увядавшими под теплым дыханием ночи. Появился принц Д’Асполи в костюме великого инквизитора, неся большой сверток пергамента, припечатанный гербами «Совета Десяти». За ним шли Фоскарини и Барбариджо: Фоскарини держал корону, а Барбариджо-морскую вогнутую раковину резного перламутра, символизировавшую мистическое обручение леди Уайнхем с Адриатикой, Голубоватый свет освещал высокий трон, со ступеньками, усыпанными черным ирисом и белыми розами. На троне сидела Диана, против нее стоял принц в красном шелковом одеянии между двух коленопреклоненных пажей. Асполи прочел юмористическую формулу посвящения на трех языках, прерываемую радостными криками «браво» и «виват». Шум покрывался завываниями молодых американцев под управлением Джимми; они одновременно выкрикивали «ра-ра», вынесенное из колледжа Роттенбрайна и свистели с силой пришедших в экстаз грузчиков. Джаз-банд наигрывал национальные гимны в ритме фокстротов и шимми. Вокруг стола заволновались. Коломбины и Кармен, Арлекины и Миньоны, стоявшие на стульях, спустились на паркет. Прежде чем был подан замороженный бульон, великий инквизитор взобрался на стол и громко объявил:

– Господа и дамы, мы сейчас посвятим в догарессы, наипрекраснейшую из очаровательнейших, леди Уайнхем, представительницу шотландской грации на берегах Адриатики. Мы ждем от нее только одного: чтобы она указала дожа, который разделит с ней на эту ночь скипетр ее всемогущества, под звуки музыки и песен. Лягушки в известной басне требовали короля, гости догарессы требуют дожа.

Со всех сторон завыли:

– Дожа! Дожа!.. Да!.. Так!.. Ура!.. ура!..

Тогда леди Диана, слегка побледнев, поднялась и заявила:

– Я исполню ваше желание, дорогие друзья, за десертом и дам жемчужине лагуны достойного преемника владельцев Дворца Дожей… За десертом, только за десертом!.. Ей хотелось оттянуть время. Некоторые протестовали, другие согласились. Появление лакеев с блюдами успокоило гостей, и ужин начался.

Леди Диана, сидя между принцем д’Асполи и красавцем Фоскари, ела очень мало. Несмотря на поздний час, она все еще ждала появления того, кого ей хотелось короновать дожем перед изумленной Венецией; этот сюрприз, который должен был вызвать сенсацию, был в ее вкусе. Эта женщина, которая когда-то на благотворительном вечере полуобнаженная танцевала под ритм языческой музыки, чтобы разжечь gentry[64] находила теперь какое-то особое наслаждение в том, чтобы вызвать шум объявив имя своего избранника.

Но придет ли Ручини?

Налево от Дианы сидел византийский император; Диана украдкой посмотрела на его браслет с часами и увидела, что было без четверти час. Ее горло сжалось, и она не в состоянии была притронуться к подаваемым блюдам. Десерт тянулся бесконечно, и каждая проходящая минута приближала ее к жестокому разочарованию. Она не верила больше в появление Ручини на балу. А все-таки? Разве нельзя было ожидать всего от этого таинственного человека?

За мороженым у Дианы хватило храбрости объявить гостям, что она все еще не сделала выбора, и, так как ей хочется продлить эффект сюрприза, она изберет дожа только в два часа ночи.