Гондола химер - Морис Декобра

Она провела гостей в комнату первого этажа, представлявшую нечто среднее между будуаром и спальней. В алькове, обитом темным шелком, стояла софа, покрытая кашемиром.

– Я сейчас пришлю к вам мою кузину Андреа. Asti spumante[56] или шампанского?

– Шампанского… и самого лучшего.

Она ушла. Джимми наклонился к сэру Реджинальду и прошептал:

– Послушайте, займитесь Саккарди… Тем временем я попробую развязать язык кузине. Если Ручини завсегдатай дома, она заговорит о нем после двух-трех бутылок вина. Появилась Андреа с бутылками и стаканами на подносе. Улыбнувшись мужчинам, она откупорила бутылку, завела граммофон, ударила в ладоши и уселась между ними, довольная созданным ею весельем в этой мрачной комнате.

Кузина Саккарди была уроженкой Болоньи, со свежим цветом лица, темными волосами, вьющимися, как шерсть барашка. Два золотых кольца, подвешенные у ее маленьких ушей, придавали ей вид рабыни из комической оперы, недавно привезенной с рынков Малой Азии. С веселыми карими глазами, улыбавшимися из-под низкого лба, розовыми щеками и ясными глазами, она походила скорее на хорошо откормленную монашку, чем на ночную красавицу, посвятившую себя развлечению скучающих путешественников.

Разговор не клеился, но бутылка шампанского оживила его. Сэр Реджинальд заметил:

– Мадам Саккарди представила вас, как свою кузину. Эго милая мистификация, не правда ли, м-ль Андреа?

Молодая рабыня сделала гримасу упрека, как будто сомнение в ее действительном родстве с мадам Саккарди было оскорблением.

– Нет же. Елена и я были замужем за двумя братьями. Мой муж погиб у Изонцо. Ее муж уехал В Соединенные Штаты и не подает о себе никаких вестей… Мы остались почти без средств. Я вынуждена была жить на вдовью пенсию, которой едва хватало на оплату парикмахера и на венецианскую лотерею; она жила на свое маленькое приданое, заключавшееся в нескольких десятинах земли у устья Бренты. Саккарди сняла этот дом и отдает при случае две-три комнаты, а я развлекаю жильцов, которые боятся одиночества после захода солнца.

– Это система Тэйлора.

– Как? – спросила Андреа.

– Наука распределения и организации труда. Елена привлекает, а Андреа удерживает.

Джимми потребовал вторую бутылку шампанского. Лед был сломан. Вдова воина с Изонцо, обняв Джимми за шею, с наслаждением пила. Соломенная вдова эмигранта, усевшаяся возле сэра Реджинальда, держалась с большим достоинством. Она с удовольствием наблюдала за количеством выпитого шампанского по сто лир бутылка, не считая услуг. В то время, как сэр Реджинальд занимался ею, Джимми небрежно осведомился у Андреа:

– Ваши комнаты сейчас все заняты?

– Нет, милый, только две. Третья в твоем распоряжении, если хочешь.

– Кто живет в этих комнатах?

Андреа была не особенно щедра на подробности:

– О, типы, которых я почти не знаю. Они сняли комнаты понедельно. Меня это не касается; моя кузина держит их потому, что они хорошо платят.

Джимми решил, что Андреа будет сговорчивее без Саккарди. Он выразил желание выпить с ней наедине. Андреа обменялась со своей кузиной несколькими словами на венецианском наречии. Та вручила ей ключ. Уроженка Болоньи увлекла Джимми в коридор, пахнувший нафталином, ладаном и луком. Открыв дверь, она зажгла электричество. Комната была не роскошнее остальных, но в ней стояла низкая кровать и распятие, украшенное двумя скрещенными ветками самшита. В углу деревянная мадонна, разрисованная розовым и бледно-голубым, казалось, умоляла провидение своей поломанной рукой. Над ней висела проволочная сетка от москитов. Джимми умерил приставания Андреа.

– Квартиранты, занимающие эти комнаты, иностранцы или итальянцы? – спросил он.

– Я уже сказала тебе, что ничего не знаю.

– Послушай, Андреа, ведь это невозможно. Ведь ты не заставишь меня поверить, что ты не знаешь ни кто они, ни откуда они явились сюда.

Андреа сидела на коленях у Джимми. Слегка опьяневшая, она напевала ритурнель, постукивая в такт пустым стаканом. Она рассмеялась:

– До чего ты любопытен! Какое тебе дело до наших квартирантов: китайцы ли они, или бывшие избиратели Нитти[57]?

– Отчего ты не хочешь сказать мне?

Андреа лизнула дно своего стакана и воскликнула:

– Если ты так настаиваешь, то знай. Елена запретила мне говорить о них кому бы то ни было. Ну, вот, теперь ты доволен?

– Послушай, ведь это не будет большой нескромностью, если ты мне скажешь, какой они национальности.

– О, какой упрямец! Ну, хорошо; так как ты милый и твоя рожица мне нравится, я скажу тебе: один – испанец, другой – восточный человек.

– Восточный человек?.. Это неясно.

– Почем же я знаю?.. Он говорит по-итальянски так же, как я. Он, может быть, турок, левантинец, сириец, египтянин; во всяком случае, он не католик. Моя кузина поставила к нему в комнату эту деревянную мадонну и распятие. Он приказал убрать все это, говоря, что не любит идолов… Очевидно, что он неверный.

Джимми показалось, что он нашел средство узнать больше. Он пожал плечами и засмеялся:

– Что за вздор!.. Ты принимаешь меня за идиота, способного поверить всякой ерунде. Твоя история с испанцем и восточным человеком – трюк для развлечения туристов. – Что?.. По-твоему, я лгу?

– У тебя богатое воображение, вот и все.

– Матерь божия!..

Андреа разозлило недоверие ее собеседника. Она встала и с настойчивостью пьяной женщины возмущалась таким предположением. Вдруг она потрясла своими темными кудряшками и заявила:

– Если я тебе покажу их так, что они не будут знать об этом, тогда поверишь?

– Конечно, но я совершенно спокоен… Ха-ха-ха!

– Погоди немного… Обещаешь мне не шуметь? Елена пришла бы в бешенство, если бы узнала о моей выходке.

– Я обещаю.

– Тогда иди за мной.

Андреа повела Джимми в темный коридор. Спустившись с двух ступенек, они повернули налево. В полутьму проникал свет через стеклянную дверь. Андреа прошептала Джимми на ухо:

– Видишь освещенную комнату? Они там. У них сейчас гости. Они там разговаривают с девяти часов. Если хочешь убедиться, что я не лгу, влезь осторожно на этот сундук возле стены и посмотри через стекло над дверью.

Джимми поднялся осторожно на сундук, бесшумно приблизил голову. Он заметил трех человек, сидевших вокруг стола и беседовавших при свете низкой лампы. Перед ними лежали бумаги и карта. Джимми внимательно оглядел комнату. Один из них был турок, о котором говорила Андреа, его происхождение было несомненно. Рассмотрев двух других, мужчину и женщину, сидевших рядом, Джимми страшно удивился; в одном из них узнал человека с ослиной головой, выгнавшего ero из лодки Ручини. В другой он узнал красивую брюнетку, мадонну Кастель-Франко, так нежно прощавшуюся на вокзале с патрицием при его отъезде в Милан.

Глава VI

Ночь искупителя. Одиннадцать часов. Вся Венеция высыпала на лагуны. Расцвеченные фонарями и наполненные людьми гондолы скользят по воде, наводняя каналы города. Все кормы повернуты по направлению к Джудекке, где суровый купол Церкви Искупителя – магнитный полюс праздника – сейчас зажжется солнцами и кругами фейерверков. Барки выплывают из Большого канала и проходят под большим мостом, специально построенным для этого ежегодного праздника. Целые семьи, усевшись вокруг узкого стола своих плавучих столовых, распевают народные песни. На корме, разукрашенной зеленью, блестят фонари, напоминающие разноцветных светляков; воздух полон крика, звуков мандолины, аккордеона и окарины. До самого восхода солнца венецианцы будут бродить по их лагуне, с бокалами chianti в руках. При первом свете утренней зари процессия барок направится к Лидо, где неутомимые пирующие увидят солнце, выходящее из Адриатики, как раскаленная добела птица, которая поднимается вверх под радостные крики веселящейся толпы.

В этот вечер Реццонико был готов к костюмированному балу леди Дианы. В то время, как простонародье готовилось забавляться на лагуне, великосветское общество будет танцевать в гостиных дворца. Джимми работал уже целую неделю, чтобы придать коронации догарессы соответствующий блеск! Светящиеся гирлянды подчеркивали архитектуру старинного дома работы Массари, и факелы, горевшие на верхушках пяти колонн, переливаясь, как огненные змеи, на воде Большого канала, отбрасывали снопы света под римскими арками. Подобная атмосфера царила в палаццо только 5-го июля 1758 года, когда Жан-Батист Реццонико был избран дожем под именем Клементия ХIII.

В десять