Гондола химер - Морис Декобра

– У вас убедительное красноречие, Ручини.

– Я хорошо выражаю то, что я чувствую. Мое слово, в противоположность большинству моих соотечественников, только следствие действия. Я сначала действую, а потом говорю.

– За исключением тех случаев, когда вы боитесь неосторожности вашего друга… О, я, конечно, шучу, дорогой мой!

– Разве ваша собственная жизнь, леди Диана так пестро расцвеченная приключениями и драматическими событиями, не служит блестящим доказательством моей правоты?

– Что вы о ней знаете?

– Немного; но то, что я узнал о вашем прошлом, убедило меня, что вас трудно чем-нибудь удивить и что вы охотно согласились бы с Гете: «Нужно часто совершать глупости, чтобы продлить жизнь». Вы обладали этой смелостью жизни. Вы меня понимаете?.. Вы объездили «мать сыру землю», как говорят русские, и научились прожигать жизнь… Вы, как и я, испытали горечь обмана и сладости любви. Тот, кто никогда не ел хлеба, омытого слезами, недостоин коснуться вашего платья, ни пожать мою руку, обагренную кровью… Но ваш гондольер подъезжает к Реццонико. Я должен попрощаться с вами и надолго. Завтра утром я уезжаю в Милан и потом в Рим.

– Ручини, вы приедете в Венецию к празднику, который я даю у себя в ночь Искупителя? Я была бы бесконечно счастлива, если бы вы присутствовали на нем.

– Ах, да!.. Джимми Баттерворс говорил, что молодежь, входящая в состав «всей Венеции» решила короновать вас догарессой.

– Простая фигура котильона?

– Я протестую. Пять веков тому назад вы достойны были восседать во Дворце Дожей и принимать с высоты вашего трона процессию двенадцати патрицианок в золотых коронах в воспоминание о похищении корсарами Истрии невест из церкви святого Петра…

– Итак вы вернетесь… к восьми часам в субботу?

– Я безусловно возвращусь и не премину присутствовать при триумфе Дианы-Анадиомены, вышедшей из спокойных вод Loch Lomond во всеоружии своей обольстительности.

Ручини попросил остановить гондолу на углу улицы Сан-Видаль, попрощался с леди Дианой и исчез за утопавшим в зелени забором дворца Франкетти.

Леди Диана вернулась во дворец, удовлетворенная и заинтригованная. Ночная прогулка с Ручини оставила странное впечатление, удовлетворявшее ее разум, но раздражавшее ее чувственность. В ней происходила борьба тела и духа. Она была слишком умна и осторожна и понимала ясно причину нервного состояния, вызванного в ней разговором с Ручини. Ей нравилось его ясное представление о вещах и его острое понимание людей. Но она страдала от его недоверия, слишком явного и рассчитанного. Леди Диана видела, что он развлекал ее, как развлекают маленького ребенка, рассказывая ему занимательную сказку. Он бросил ей обрывки своей интимной жизни, как укротитель бросает в клетку пантеры шар, чтобы рассеять ее скуку. Он показал ей кусочек своего сердца, не соблаговолив обнаружить свое внутреннее «Я». В этом было что-то шокировавшее, унижавшее и раздражавшее ее. Высокомерная и безразличная, леди Диана привыкла играть сердцами вздыхателей. Теперь же упорная замкнутость этого человека и равнодушие к проявляемому ею вниманию оскорбляли ее. Одна подробность особенно удивляла ее. Ручини даже не намекнул на Джимми. Было ли присутствие молодого американца так безразлично для него, что он даже не соблаговолил намекнуть на это? Было ли это полное безразличие или же изощренная ловкость дипломата, знакомого со всеми тонкостями любовных похождений?

В двенадцать без четверти леди Диана поднялась в галерею второго этажа. Она с удивлением услыхала раскаты смеха в своем будуаре, толкнула дверь и увидела сэра Реджинальда Деклинга, Андре де-Мантиньяка, Эриха Краузе и Джимми, игравших в покер. Джимми, выигравший партию, сгребал несколько сотен лир. Игроки поднялись, плавая в голубом дыму.

– Как накурено, – воскликнула леди Диана, – и вам не стыдно врываться в мой будуар.

– Это вина Джимми, – ответил Деклинг. – Мы хотели играть в библиотеке, но он предпочел устроить нас здесь.

Джимми сжал леди Диану в своих объятиях с ловкостью молодого медвежонка и воскликнул:

– Простите, дорогая, я хотел доставить удовольствие вашим трем поклонникам, устроив их в комнате, пропитанной вашим ароматом.

Леди Диана небрежно посмотрела на карточный стол. Перед Джимми лежала куча денег.

– Диана, вы, наверное, изменили мне сегодня вечером. Мне чертовски везет.

Она пожала плечами и презрительно сказала:

– Как вы вульгарны, мой бедный друг!

– Господа, я призываю вас в свидетели. В то время, как я спокойно играю здесь, мадам прогуливается в гондоле с одним из красивейших представителей Венеции. Согласитесь, что только такой снисходительный человек, как я, может переносить подобное поведение.

Леди Диана приблизилась в Джимми и, взбешенная, сказала с угрозой:

– Еще одно слово в таком тоне, и завтра же я уезжаю!

Джимми, состроив гримасу плачущего клоуна, забормотал:

– Нет! нет!.. Не уезжать!.. Мой плакать ужасно. Вы дама очень жестокий к маленький Джимми.

Мантиньяк счел нужным вмешаться:

– Ведь вы сами видите, леди Диана, что наш друг шутит.

Но леди Диана не была в настроении шутить.

– Этот болван переходит всякие границы!

– Позвольте, разве я не прав?.. – продолжал упрямый янки. – Я даю Диане вечерний отпуск, а она пользуется им, чтобы мечтать при звездах в обществе Ручини. Давайте, друзья мои протестовать. Если мы не положим этому конец, Диана всем нам наклеит нос с властителем ее дум…

Джимми не успел закончить своей тирады. Ее прервала пощечина леди Дианы, сопровождаемая смехом Мантиньяка, Деклинга и Краузе.

– Не сердитесь, дорогой друг, проговорил Мантиньяк примирительно. – Джимми юморист и забавляется тем, что злит вас.

– Вечерний отпуск! Не подумаете же вы в самом деле, что я нуждаюсь в разрешении этого паяца, чтобы делать, что мне угодно, и посещать кого мне вздумается… Этот юный торговец целлулоидом уж чересчур злоупотребляет кротостью, которую я проявляю по отношению к нему.

Эрих Краузе при имени Ручини поднял свой бритый череп. Казалось, что его гораздо более заинтересовало упоминание фамилии венецианца, чем маленькая ссора, возникшая между Дианой и Джимми. Он проговорил вдруг:

– Вы знаете графа Ручини, друг мой?

Леди Диана тотчас же забыла про проступок юного креза и повернулась к Краузе.

– Да, я знаю его, а вы?

– Я тоже… но очень мало. Мы встретились с ним однажды в Берлине.

– Берлине?.. Расскажите мне про это.

– Ха, ха, ха!, – прервал Джимми, вы видите, как сильно она интересуется этим Дон Жуаном!

Деклинг заставил Джимми замолчать.

– Джимми, вам не дано слова. Не мешайте говорить Краузе.

– Я сейчас вам точно расскажу, при каких обстоятельствах я услыхал имя этого итальянца. В 1919 году я был членом экономическо-технического совета при ВАФКО, иначе говоря, германской комиссии по перемирию. Однажды меня посетил Селим-Бей, турок, с которым я был в деловых отношениях во время войны. Он предложил мне использовать мое влияние для закупки некоторых товаров; каких – сейчас не припомню. Сделка должна была быть заключена наличными, в долларах, на имя графа Ручини, под его личную ответственность. Я спросил турка, для кого предназначается товар и от чьего имени действует граф Ручини. Он ответил, что Ручини венецианский дворянин, был во время войны одним из начальников итальянской контрразведки в Риме, что он действует за счет одной из южноамериканских республик и что какой-то бразильский пароход берет на себя доставку груза в Гамбург. Я передал куда следовало это предложение, так как нам было выгоднее продать товар, чем отдать его в распоряжение офицеров Антанты. Я думал, что все быстро уладится, но вдруг наше осведомительное бюро на Вильгельм штрассе сообщило мне, что сделка с Селим-Беем и Ручини оказалась неисполнимой. Какой-то английский агент узнал обо всеми предупредил War Office[52]. Несколько времени спустя я встретился с графом Ручини в вестибюле отеля Эспланад, где он находился в обществе Селим-Бея и бывшего адъютанта египетского эмира. Мы перебросились несколькими словами. Турок благодушно сказал мне:

– Англичане провалили наше дельце. Я сожалею, что напрасно беспокоил вас, господин доктор, и очень извиняюсь перед вами.

Я начал возражать; в это время Ручини заметил:

– Это неважно, милостивый государь. Англичане на этот раз выиграли, в следующий – они потеряют.

Вот и все,