Ранчо страстных признаний - Лайла Сэйдж

в руках книжки Райли, я устроился на другом конце дивана и демонстративно раскрыл одну из них. Краем глаза заметил, что Тедди слегка приподняла бровь, но промолчала и вернулась к чтению. Судя по обложке с полуголым мужиком в килте, читала она какой-то нелепый любовный роман.

Кто бы сомневался!

Несколько минут было тихо, и я сосредоточился на книге. В детстве я очень любил, когда отец читал мне вслух, и хотел оставить такие же воспоминания своей дочке.

Из-за дислексии читать незнакомые тексты вслух, не спотыкаясь, было трудно. Чувствовал себя в такие моменты долбаным идиотом. Поэтому все новые детские книжки я сначала читал несколько раз про себя, а потом уже вслух для Райли. Это помогало.

– Твой любимый литературный жанр? – спросила Тедди со своего края дивана.

– Совершенно верно, – ответил я, не собираясь вдаваться в подробности своего интереса к истории дружбы поросенка и кролика.

– Интересный выбор, – отозвалась она.

– Ценное замечание от женщины, читающей порно в моей гостиной, – парировал я.

Я-то знал, как выглядят дамские романы с клубничкой.

– О, это гораздо интереснее, чем порно. – Тедди приподняла свою книгу. – К тому же до секса я еще не добралась. Герой с героиней пока только язвят друг друга, не понимая, что, если в комнате нечем дышать, это от их взаимной влюбленности.

– Ну да, духота – первый признак любви, – проворчал я.

Она в очередной раз закатила глаза.

– Знаешь, – заметил я, старательно игнорируя ее и ее обнаженные ноги, – если так сильно закатывать глаза, однажды они там и останутся.

Она выдохнула что-то похожее на смешок, но я хорошо знал ее настоящий смех. Этот злодейский хохот, который Тедди часто использовала в моем присутствии, – резкий, как скрежет ногтя по стеклу.

– Конечно, папочка, – с издевкой протянула она, и мне пришлось выпрямиться, чтобы остановить прилив крови внизу.

Да что со мной не так, черт возьми?

– Не называй меня так, – взбесился я.

Тедди засмеялась, теперь уже своим фирменным маньячным смехом.

– Почему? Потому что тебя это заводит?

Я прикусил язык, не ответив, – что оказалось роковой ошибкой. Тедди захохотала еще громче.

– Так я угадала? Это тебе и нужно, Гусси? Милая девчонка, зовущая тебя папочкой?

– Отстань, Тедди.

– Всегда подозревала, что у тебя есть темная сторона, извращенец, – сказала она, продолжая посмеиваться.

Я захлопнул книжку и встал, надеясь, что происходящее с моим телом ниже пояса не слишком заметно. И без того ситуация была достаточно невыносимой.

– Спокойной ночи, Тедди, – процедил я сквозь зубы, направляясь к себе.

– Спокойной ночи, папочка, – донеслось мне вслед.

13. Тедди

Я всегда была ранней пташкой, да у меня и не было особого выбора. Отец поднимал меня затемно и забирал с собой на ранчо каждый день, пока я не пошла в школу. Эмми и я днями напролет носились босиком по траве. Даже во взрослом возрасте это оставалось одним из моих любимых занятий – смотреть в бескрайнее небо, чувствуя теплую землю под ногами. Только в «Ребел блю» я ощущала себя одновременно твердо стоящей на земле и парящей в облаках.

Хотела бы я снова стать такой свободной!

Так что я всегда просыпалась рано, даже когда стала ночевать в доме Густа. Хотя мой диван-кровать был на удивление удобным. Все в его доме было удобным.

Разумеется, кроме самого Густа.

В среду, когда я открыла глаза, часы на телефоне показывали пять утра. Обычно я бегала по средам, и пробежка через ранчо «Ребел блю» – теперь уже в кроссовках, а не босиком, как в детстве, – казалась отличным способом начать день. Я выбралась из постели, надела легинсы, спортивный бюстгальтер и толстовку, схватила кроссовки и тихонько выскользнула через заднюю дверь.

В дальнем углу двора едва виднелась узкая тропинка, скрытая в зарослях. Она вела к сети пешеходных маршрутов «Ребел блю». Я знала эти тропы намного хуже Эмми, но все же ориентировалась достаточно уверенно, чтобы не заблудиться.

По асфальтовым дорогам я всегда бегала с наушниками. Мой плейлист заряжал меня такой энергией, что, казалось, я могла пробежать сквозь стены. В хорошем смысле этого слова.

На природе, в походах или на пробежках по лесным тропам я предпочитала обходиться без музыки. Не только потому, что так безопаснее. Звуки природы – шелест листьев, пение птиц, отдаленное журчание ручья – лучше всего очищали и успокаивали мой разум.

Я бежала по тропе, наслаждаясь утренним спокойствием. Солнце только вышло из-за горизонта, окрашивая небо в мягкие тона. Прохладный воздух наполнял легкие, ветер шелестел листьями деревьев, создавая умиротворяющий фон. На телефоне выскочило уведомление: я пробежала уже две с половиной мили. Часы показывали половину шестого. Я вспомнила, что Густу скоро пора уходить, и, развернувшись, побежала обратно.

Дорога до его дома заняла около двадцати пяти минут. Подойдя к задней двери, я сняла толстовку. Она была мокрой от пота и неприятно пахла после пробежки. Решив, что ее нужно проветрить, я бросила ее на заднем крыльце, чтобы забрать позже.

Стараясь не шуметь, я осторожно открыла дверь и так же тихо закрыла ее за собой. Тыльной стороной ладони вытерла пот со лба, повернулась к кухне – и замерла. Передо мной стоял Густ. Мы оказались лицом к лицу.

Он тоже замер, не донеся вилку с яичницей до рта. Губы его чуть приоткрылись, а взгляд неспешно прошелся по моей фигуре – сверху вниз и обратно. От этого взгляда, такого напряженного, пристального, захотелось убежать и спрятаться. Но убегать я не привыкла. Ни от чего. И уж точно ни от кого.

Вместо этого я подошла к кофейнику, полному свежесваренного кофе, и достала из шкафчика над ним кружку, которую назначила своей любимой. Она была из места под названием Мунлэйк – темно-зеленая, как лес, со сколом на ручке. Я пила из нее каждое утро с тех пор, как оказалась здесь.

– Кофе? – спросила я Густа, не оборачиваясь.

– Что на тебе надето? – пробурчал он.

– Беговая одежда, – ответила я тоном, который, как я надеялась, давал понять, что это самый глупый вопрос в мире.

А на что еще это могло быть похоже?

– Ты бегала по ранчо в таком виде?

– Да, – сказала я, не упоминая о толстовке.

Это не имело значения. То, что на мне надето или не надето, его не касалось.

Я знала, какой именно Густ был передо мной в тот момент. Тот самый, что ударил Брукса, когда увидел, как он целует Эмми. Из всех версий Густа эта была самой невыносимой. Все они были неприятными, но этот вызывал во мне такую ярость, что