Моя идеальная ошибка - Оливия Хейл

Еще... я не... это единственное, чего я когда-либо по-настоящему хотела, — по щеке скатывается еще одна слеза. — Я потеряла квартиру. Потеряла возможность танцевать. Я потеряла все. Включая свою мечту.

Лицо Алека искажается, и очевидно, что слышать подобное ему тяжело. Но разве можно за это винить? Я вся на взводе, не могу остановить эмоции, они просто вырываются наружу, и лишь отчасти в этом виноват алкоголь.

Алек стирает слезу с моего лица большим пальцем.

— Мне жаль, — шепчет он. — Не плачь, Иза.

Эти слова заставляют плакать еще сильнее. Наверное, потому что это первый человек, который не начал с того, чтобы предлагать решения. Мама сразу принялась что-то исправлять, Конни советовала попробовать другие профессии, а брат с сестрой заявили, что мы можем собраться в комедийное трио. Конечно. Как будто все так просто.

Слезы струятся по моему лицу, и из груди вырывается сдавленный всхлип.

Алек тихо выдыхает и прижимает меня к себе. Вблизи он пахнет еще лучше, и я зажмуриваюсь, но это не способно остановить слезы. Одной рукой он обвивает меня за плечи, потом присоединяется вторая — и вот я уже окутана его сильными руками.

Что-то касается макушки. Наверное, подбородок. Алек проводит рукой по моим волосам, и по телу пробегает дрожь.

— Мне жаль, — снова говорит он. Голос приглушенный, будто говорит прямо в мои волосы и, Господи, поддерживает. Здесь, на террасе, во время свадебной вечеринки своей младшей сестры. — Черт, я даже не знаю, что сказать.

Слезы так же внезапно прекращаются, как и начались. Последние недели эмоции живут своей жизнью, словно извержение вулкана, за которым следует затишье. Я делаю шаг назад и слабо ему улыбаюсь.

— Все в порядке. Извини за это.

Алек качает головой. Между бровями образовывается складка, а взгляд становится серьезным и глубоким. Он поднимает руку, будто желая снова стереть слезы, но останавливается на полпути.

— Не извиняйся, — только и говорит он.

Я вытираю лицо.

— Я не так себе представляла этот вечер.

— Если Конни тебя увидит, скажем, что это от счастья.

Я выдавливаю улыбку.

— Немного несоразмерная реакция, тебе не кажется?

— Ты просто очень счастлива, — серьезно отвечает он. — В полном восторге. Могу подтвердить.

Я замечаю мокрое пятно и полоску туши на его рубашке. Стыд обжигает изнутри.

— Черт, — говорю я. — Я испачкала тебе рубашку. Прости. Я...

Алек отмахивается.

— Пустяки.

— Мне правда жаль.

— Забудь, — он смотрит на меня и хмурится. — Ты замерзла.

— Ох, — я только сейчас замечаю, что по рукам бегут мурашки, но ничего критичного.

Хотя он смотрит на мои плечи так, будто это личное оскорбление.

— Пойдем внутрь, — его рука зависает за спиной, едва касаясь поясницы.

Я делаю несколько шагов. Один из них выходит не очень уверенным, и я смеюсь, извиняясь.

— Прости. Я... я давно так не пила.

А может, вообще никогда.

Его голос становится глубже.

— Хочешь, поедем домой?

На секунду я позволяю этим словам проникнуть в меня. Позволяю представить, что в них сокрыто больше, чем есть на самом деле. Хотя это не мой дом. И не является таковым ни в каком из возможных смыслов.

— Да, — говорю я. — Если ты тоже готов уезжать?

Алек наклоняется ближе, и теплое дыхание касается моего уха.

— С того самого момента, как мы приехали.

Мы прощаемся с Конни, звоним Маку, чтобы тот подогнал машину. В лифте повисает молчание, и в нем есть что-то уютное. Даже когда я наклоняюсь, чтобы снова застегнуть ремешок на туфле, а он твердо и уверенно поддерживает меня, в этом есть какая-то нежная сила.

Жить с этим мужчиной будет огромной пыткой для моего воображения.

— Думаю, я закажу пиццу, — говорю я в машине. Откидываюсь на спинку и закрываю глаза, погружаясь в приятную темноту и ватную легкость в голове. — Вечность ее не ела.

Чья-то рука легко касается моей и раздается мужской смех.

— Я разберусь, — звучит баритон.

Я засыпаю, и только когда останавливаемся у дома на Верхнем Ист-Сайде, он аккуратно меня будит. Мак прощается, а мы с Алеком поднимаемся наверх.

Глаза тяжелеют.

Но в коридоре пахнет вкусно. Едой. Сыром. Хлебом. У двери в квартиру стоит стопка коробок с пиццей.

— Алек...

В его голосе слышится улыбка.

— Заказал по дороге.

— Ты заказал нам четыре пиццы?

— Не знал, какую ты любишь.

— Можно было спросить.

— Ты спала, — укоризненно замечает он.

Но в голосе слышится игривость, о существовании которой я раньше и не догадывалась.

Я подхватываю теплые коробки и захожу следом в квартиру. Катя сидит на диване. Они с Алеком разговаривают вполголоса, пока я раскладываю пиццу на кухне. Пепперони. Маргарита. Овощная. С мясом.

Я машу Кате на прощание и хватаю кусочек. Он горячий, сыр тянется. Идеальное завершение неожиданного вечера. Через всю комнату замечаю Алека, шаркающего по коридору. Тому самому, что ведет в его спальню.

— А ты не будешь? — зову я.

Алек оборачивается, и, может, это из-за полумрака, а может, из-за игры света и тени, но кажется, он снова улыбается.

— Буду, — говорит он. — Сейчас вернусь.

Сердце начинает стучать чаще. Этот вечер выдался странным и неожиданным, но я не уверена, что готова, чтобы он закончился.

Я хватаю еще один кусок пиццы и иду к большому дивану в гостиной. Катя оставила телевизор включенным, и я начинаю листать, что предлагает стриминг, игнорируя коридор, ведущий в комнату Алека.

Мне все равно, повторяю про себя. Это не важно.

Но он возвращается. От испачканой рубашки не осталось и следа, вместе с моим пятном — теперь на нем черная футболка, открывающая сильные, мускулистые руки. Я слышу, как Алек копается на кухне, и наугад выбираю какой-то сериал. Последний, который смотрела.

Через минуту он присоединяется, держа в руке огромную тарелку с пиццей.

— Опять сериал про маленький городок? — спрашивает он.

Во всем этом есть что-то до смешного нелепое. После полуночи, на диване у Алека Коннована, я ем пиццу, а на фоне играют «Девочки Гилмор».

С Алеком Коннованом рядом.

Он же не может получать от этого удовольствие. Но я киваю и бросаю на мужчину взгляд. Алек взял по кусочку каждого вида.

— Пиццы останется куча.

— Дети будут в восторге, — отвечает он и откусывает. — Ну-ка повтори, в чем суть сериала.

Я удивленно приподнимаю брови.

— Серьезно?

— Ага.

— Тебе ведь плевать.

— Абсолютно, — легко говорит он, но в голосе сквозит смешок. — Но хочется услышать, как ты рассказываешь.

И я рассказываю. Ем пиццу, осушаю целую бутылку воды и объясняю миллиардеру, у которого работаю няней, все тонкости жизни в Старс Холлоу. Со временем он откидывается на спинку дивана, запрокидывает голову и