Моя идеальная ошибка - Оливия Хейл

— Хотела бы ты, чтобы жизнь была такой? В маленьком городке, где никогда ничего плохого не происходит?

— Иногда, — признаюсь я. — Хотя, наверное, мне бы быстро наскучило.

— А я бы и дня не выдержал, — говорит он.

Я улыбаюсь.

— Никаких пожаров, требующих тушения великим и ужасным генеральным директором?

Алек поднимает брови.

— Великим и ужасным генеральным директором?

— Угу.

— Ну, — он проводит рукой по челюсти. — Мне нравится тушить пожары.

— Никогда не видела тебя в форме пожарного.

— Кажется, у Сэма есть один, — говорит Алек. — Но, боюсь, вряд ли он мне подойдет.

Абсурд. Все это сплошной абсурд, и все же я не могу не смотреть на него. И не улыбаться.

— В плечах наверняка будет жать, — говорю я.

Он кивает.

— А рукава коротки.

Я поджимаю ноги под себя на диване. Алек сидит совсем рядом, и мне трудно забыть, каково это — находиться в его объятиях. Когда ладонью гладят по волосам. Когда обхватывают руками.

— Это ведь необязательно, — говорю я.

— Ты о чем?

— Заказывать пиццу. Не ложиться спать. Смотреть дурацкий сериал... только потому что я устроила эмоциональный срыв на вечеринке.

— Может, мне просто захотелось посмотреть дурацкий сериал.

— Возьми свои слова обратно.

Губы его чуть приподнимаются.

— Нет.

— Я серьезно, Алек.

— И что ты со мной сделаешь? Удушишь куском пиццы? Заглушишь подушкой?

— Балет очень похож на боевые искусства. Я могу пнуть. Сильно.

— Вот в это «похож», пожалуй, не поверю, — говорит он. — Но, поскольку не хочу быть пнутым в собственном доме, признаюсь, сериал посредственный.

Я делаю вид, что вытираю пот со лба.

— Фух.

— Повезло же мне, — он скрещивает руки на груди и снова смотрит на экран. — Часто же тебе мужчины такое говорят. Про танцы.

— Эм. Ну, да, бывает. То есть, я не особо куда-то хожу, и последние годы почти все время проводила среди танцоров... Но иногда — да.

Алек долго на меня смотрит. Во взгляде сквозит что-то непроницаемое, но я не могу отвести глаз.

— Прости, что тебе приходится это выслушивать, — наконец говорит он. — Наверняка утомляет.

Я пожимаю плечами и чувствую, как щеки краснеют. Это случается не настолько часто. Во всяком случае, не в том смысле, о котором, похоже, говорит он. Иногда, да... но считается ли, что тот странный тип из кофейни действительно меня домогался? В последние годы я не особо встречалась с кем-то. Танцы всегда были в приоритете.

Важнее самой жизни.

Алек прочищает горло. Ставит тарелку и встает. С дивана, где я свернулась калачиком, он кажется невероятно высоким, а выражение лица снова стало спокойным и закрытым.

— Спасибо за вечер, — говорит он. — Оставлю тебя отдыхать в одиночестве.

В одиночестве?

Я открываю рот, чтобы сказать, что он не мешает, но Алек уже разворачивается и уходит в спальню. На этот раз я его не останавливаю.

11. Алек

Пальцы сжимаются крепче, сдавливая ручку. Нет необходимости что-то писать, но нужно куда-то деть раздражение, вскипающее во мне с каждой минутой.

Вокруг конференц-стола сидит и грызется моя исполнительная команда.

Они, конечно, назвали бы это иначе, но суть не меняется. Операционный и финансовый директора уже полчаса обмениваются колкими замечаниями, и все из-за сделки, которую всем совершенно очевидно нужно довести до конца. Просто у каждого есть свое мнение о том, как именно это сделать.

Разногласия затянули встречу гораздо дольше, чем планировалось. Я уже написал Кате, что не успею к ужину с детьми. И это ощущается как еще один промах, еще один черный крестик вместо галочки в отцовском резюме. В пополнении к длинному списку других ошибок.

Хотя бы сегодня в школу их отвез я. Может, это хоть как-то засчитывается. Пол-очка в мою пользу.

По дороге в школу Уилла снова просила завести питомца, умоляла отменить урок фортепиано и настаивала, чтобы мы наконец поехали в Диснейленд. С учетом того, что на все просьбы она получила «нет», «нет» и «может быть», половинку очка, скорее всего, уже давно стоило бы стереть.

— С финансовой точки зрения, — говорит Тейт, — следующая стадия переговоров должна включать больше пунктов по сокращению затрат с их стороны. Иначе нам это просто невыгодно.

Правда.

Лорен вздыхает.

— Мы покупаем компанию и расширяемся на Средний Запад именно из-за рентабельности. Она и так высокая; если надавим сильнее, они могут сорвать сделку, и тогда все пропало.

Тоже правда.

Я тру виски пальцами. Должен быть сосредоточеннее, внимательнее, но терпения у меня сейчас не больше, чем было у Сэма в утренней пробке. Только я не могу, как он, отреагировать пением любимой детской песенки во все горло.

Прошло три дня после свадебной вечеринки Конни и Габриэля. Три дня с тех пор, как Изабель заплакала, как мы сидели на диване, три дня с тех пор, как меня одновременно жгла ревность и злость на самого себя. Мужчины на том вечере не теряли времени, тут же начав к ней подкатывать. И кто бы их за это упрекнул? Она была... «красива» слишком слабо сказано. Даже я, при всем своем здравом смысле, могу это признать.

Длинные черные волосы, облегающее платье, подчеркивающее хрупкую фигуру, и врожденная грация. Я всегда знал, как она двигается, но в тот вечер, в этом платье, с макияжем, подчеркивающим черты лица... увидел ее в другом свете.

Она выглядит как южанка. Кажется, ее родители из Испании, но это только предположение, потому что вспомнить, что рассказывала Конни, я не могу. Стоило расспросить, пока был шанс.

Мог бы и сейчас. Но не хотелось бы рисковать открыть дверь, которую лучше держать запертой. Изабель же говорила, что мужчины к ней постоянно липнут? И я сам это видел — не раз, а два.

Попросить ее потанцевать, просто чтобы оттащить от дружка Габриэля, было мелочно. Я знал это и все равно оттащил. Но не ожидал того, как хорошо она будет ощущаться в моих объятиях. Ни на танцполе, ни на террасе, где по ее щекам текли слезы, а глаза сверкали от влаги.

Я думаю о ней слишком часто за последние несколько дней. Будто кто-то щелкнул выключателем, и теперь мое любопытство стало едва ли не угрозой. Я хочу знать о ней больше, и это худшая идея из всех возможных.

В тот вечер злился на себя и за то, что хочу ее, и за то, что не могу это желание заглушить. Я всегда держу себя в руках. Это единственный аспект в жизни, который мне подвластен, и я не позволю себе