Асины журавли - Елена Чумакова

полицией мне уже совсем никак… Пока старый баро был жив, в таборе меня терпели, хотя за своего никогда не принимали. Чужак я для них был, чужаком и остался. А с новым баро, после смерти прежнего, и вовсе не заладилось. Пришлось уйти из табора. Это уж здесь, в Уфе было.

В любую цирковую труппу, сама понимаешь, дорога заказана, там меня непременно узнают. Да и что я могу без хорошего реквизита? А на новый реквизит где денег взять? Пошел рабочим в железнодорожные мастерские. Паровозы ремонтируем. Что-то мастерить, прилаживать, придумывать всякие конструкции – это моё, всегда любил работать руками и головой. На поесть-попить заработка хватает. Живем вдвоем с товарищем, комнату снимаем. Только я-то привык к другой жизни, вольной, к красивым вещам, аплодисментам. Артист…

Часто о тебе думал, где ты, как твоя судьба сложилась… Искать и не пытался. Что я тебе мог предложить? Скитания с табором? Судьбу жены осужденного? Жизнь в бедности, в беспросветной работе? Я знал, что ты цепкая, отчаянная, что и без меня не пропадешь, но и предположить не мог, что ты взлетишь так высоко! Года три назад зашел в трактир рюмочку пропустить, вдруг слышу твой голос. Граммофон завели, пластинку поставили, а она твоим голосом запела! Я ж его ни с каким другим не спутаю. Спрашиваю, чья пластинка? Кто поет? Говорят: «Анастасия Бартошевская, народная певица».

А пару лет назад по городу расклеили афиши: «Большой зал Дворянского собрания. Концерт оригинальной исполнительницы русских песен Анастасии Трофимовны Бартошевской». И твой портрет. Выложил все деньги за билет на галерку. Вышла певица, смотрю: вроде ты, а вроде и не ты… Такая красавица, кокошник в жемчугах, стать царская… Неужто это жена моя законная?! А запела – и сомнений не осталось. Аж слезы на глазах выступили. С тех пор потерял покой.

После концерта пытался к тебе подойти, да где там! Толпа восторженных поклонников напирает, ты с охраной пробежала и в пролетку прыг. И умчалась. На другой день тебя уж и след в городе простыл. Пойди, найди по стране, нынче здесь, завтра там. Не угонишься. Ну, хоть с галерки на тебя посмотрел, порадовался, что не пропала без меня.

Неделю тому назад работаю на паровозе, смотрю – оркестр на перроне, публика с цветами. Спросил: «Кого встречаем?». Говорят: «Московские артисты приезжают, Шаляпин и Бартошевская». Потолкался в толпе, посмотрел на тебя, узнал, в какую гостиницу повезли. Всю неделю пытался к тебе пробиться, хоть записку передать. Купил букет, спрятал в него записку, бросил тебе, а ты по цветам ножками своими пробежалась и опять в пролетку прыг, и была такова. Остался последний способ – проникнуть в твой номер через форточку. Больше всего боялся ошибиться окном, – усмехнулся Станислав, – но нет, все верно рассчитал.

Ася слушала бывшего мужа внимательно, не перебивая, и против воли, против всякой логики в душе рождалось сочувствие. Да, оступился человек, предал ее, молоденькую неопытную жену, но уж давно сам себя наказал. Жизнь его не пожалела, вон как потрепала. Куда делись былой лоск, уверенный взгляд, покровительственный тон? Когда-то она ловила каждое его слово, муж был для нее учителем, а теперь сам нуждается в помощи. Иначе зачем с риском для жизни залез в окно второго этажа? Словно услышав ее мысли, Бартошевский сказал тихо, просительно:

– Асенька, я знаю, что виноват, что не имею права просить тебя о чем-либо. И все же прошу. Когда-то ты пришла ко мне, попросилась в номер, и я дал тебе шанс изменить свою жизнь. Теперь я прошу тебя поверить и дать мне шанс изменить мою жизнь. Возьми к себе на работу, хоть кем, хоть грузчиком. Хочу вернуться в артистическую среду, в саму атмосферу гастролей, концертов. Не на сцену, так хоть около сцены.

Ася в задумчивости ходила по комнате. Ночь прошла, за окном серел мартовский рассвет. Станислав устало молчал, следил за ней глазами и ждал решения.

– Не знаю, можно ли поверить тебе? Но все же дам шанс. Правда, это не совсем то, о чем ты просишь. Вот что я могу тебе предложить: я построила дом в слободе под Ярославлем для своих родных и для себя, его надо обживать, обставить красивой удобной мебелью, содержать в порядке. Зимой кто-то должен чистить снег, топить печи, летом заготавливать дрова. Вокруг дома надо облагородить территорию, цветники там, скамеечки, забор поставить. Работы много, а зять учительствует, его на все дела не хватает. Там есть флигель, рядом с домом, предназначенный для управляющего, можешь в нем поселиться. Деньгами на обстановку и содержание дома будет распоряжаться Захар, чтобы не вводить тебя в искушение, а тебе буду платить хорошее жалованье, как управляющему всем моим хозяйством. Ну, как тебе моё предложение?

Станислав задумался, знакомым жестом потирая висок.

– А рабочий, чтобы реквизитом заниматься, на гастроли вместе ездить, тебе не нужен?

– Нет, только управляющий моим домом в слободе.

– А река или озеро там есть? Рыбачить можно?

– Имеется. Речка Урочь. И утиные болота… А поодаль Волга. А вокруг дома сосновый бор. В ветреную погоду сосны шумят… А в лесу ягоды, грибы, клюква на болотах… И Ярославль с театром, ярмарками, магазинами близко.

Глаза у Станислава загорелись, перспектива стать управляющим небольшого имения ему явно пришлась по душе.

– И-эх, с удочкой или с ружьишком на зорьке… Я согласен. Можешь быть уверенной, не подведу. К прежним ошибкам возврата нет.

– Вот и ладно, и договорились. Поезд на Москву отправляется через шесть часов. Времени, чтобы собраться, уладить дела тебе хватит. Билет я беру на себя. До Москвы доедешь с нами, а там наймем извозчика до самой Ярославской слободы. Хоть на денек-другой съезжу, гляну на свой новенький дом, представлю тебя домашним. Ну а дальше уж сам. Только учти: если сестра либо зять на тебя пожалуются, уволю, не посмотрю, что бывший муж. И второе, не пытайся что-то вернуть, у меня давно другая жизнь. И тебе не возбраняется. Бабы у нас в слободе красивые, не хуже, поди, цыганок. А теперь иди, собирай вещи, документы и к отправлению поезда жди меня на перроне. Дай хоть немного поспать.

Дом из красного кирпича, на высоком фундаменте Ася увидела, едва пролетка въехала в Яковлевскую слободу. Нарядный, с фигурными наличниками из белого камня над шестью закругленными поверху окнами, со ступенчатым белым фризом под железной крышей вкруг всего здания, он возвышался на пригорке над серыми избами как настоящая барская усадьба. Станислав только присвистнул, узрев это великолепие. Кирпичная арка соединяла дом с флигелем,