Поэма о Шанъян. Том 1–2 - Мэй Юйчжэ

Сяо Ци, Юйчжан-ван, той же ночью повел войска на север, неся на плечах долгожданный мир. Слухи об этом быстро разлетелись при дворе и в народе, не было никого, кто не восхищался бы его героизмом. Разумеется, все также восхваляли и Юйчжан-ванфэй, поскольку она приняла выбор своего мужа и строго следовала принципам. Отец же, вместо того чтобы обвинить своего любимого зятя, что тот уехал, даже не попрощавшись с женой, бросился в императорский дворец и продолжил осыпать его щедрыми наградами. Тетя поддержала его.

О том, что отъезд Юйчжан-вана опозорил меня и мою мать, разумеется, никто не упоминал. Но чем чаще его хвалили, тем грязнее становились сплетни за моей спиной. Не нужно обладать острым слухом, чтобы узнать, насколько красочно пересказывали друг другу историю, как муж бросил Шанъян-цзюньчжу в первую же брачную ночь. Многих, безусловно, порадовало, что дочь из благородного рода так низко пала, но нашлись и те, кто решил побросать камни на упавшего в колодец.

На следующий после свадьбы день я сама переоделась и отправилась во дворец, чтобы выразить свою благодарность. По пути я ловила на себе столько взглядов – как же много людей желали увидеть на моем лице грусть и печаль. Вот только они не получили, чего хотели.

А после, как порядочная жена, я стала одеваться в яркую, красивую одежду, гулять по садам и пировать как ни в чем не бывало.

Через полмесяца я простудилась и заболела. Болезнь застала меня врасплох, все силы разом покинули мое тело, казалось, что вместо него осталась лишь хрупкая, пустая оболочка. Из-за какого-то ветра я провела в постели целых два месяца и страшно исхудала. Сутками напролет меня одолевал ужасный кашель.

В одну из ночей придворный лекарь сообщил, что жизнь моя в смертельной опасности. Той ночью мать долго молилась в буддийском зале и умывалась слезами. Она сказала отцу, что, если А-У погибнет, она никогда в жизни не простит его.

Отец тогда промолчал, словно воды в рот набрал. Всю ночь он простоял у дверей моей спальни. Вечерняя роса насквозь промочила его одежду.

Проснулась я на рассвете. Перед кроватью стояла моя постаревшая, изможденная мать. Слышался шепот Цзинь-эр – она говорила, что отец до сих пор стоит за дверью… В тот момент накопившаяся в моем сердце обида испарилась. Я взяла матушку за руку, и впервые со дня свадьбы из глаз моих полились слезы.

В конце концов мне надоела излишняя забота со стороны родителей. Лучше бы они, как раньше, ругали меня. Глядя на проливающую слезы мать, я чувствовала, как усталость снова начала давить мне на плечи. У меня не было сил жаловаться, не было сил злиться. Мне нужен был уголок, в котором я могла бы спрятаться ото всех.

В столице наступил сезон дождей. После болезни у меня все еще оставался сильный кашель. Придворный лекарь беспокоился, что дождливая погода и повышенная влажность будут губительны, поэтому предложил родителям отправить меня в более теплые края, на юг, чтобы я могла поправить здоровье. Когда мой шуфу служил в Хуэйчжоу, он жил в загородном поместье в горах. С момента его перевода на другую должность он уехал, и теперь поместье простаивало. В Хуэйчжоу был прекрасный климат и потрясающей красоты пейзажи – лучшего места для отдыха и восстановления здоровья было просто не найти. Конечно, родители не хотели расставаться со мной, но ради моего здоровья они были готовы на все.

Когда я только приехала в Хуэйчжоу, меня встретили сотни слуг, стражей и лекарей – всех их послали родители. Меня пришли навестить цыши Хуэйчжоу с супругой. Небольшое поместье было переполнено – как же меня это раздражало. В конце концов все нарушители спокойствия вернулись в столицу, и в поместье остались лишь несколько слуг и лекарей – наконец можно было позволить себе немного отдохнуть от шума и суеты.

Стоило мне поселиться здесь, как я сразу поняла, что поместье моего шуфу – совершенно иной мир. Тут рос бамбук, были и горячие источники. По утрам я наслаждалась туманом на вершинах гор, а по вечерам – закатами. Двор усажен вечнозелеными деревьями, вокруг разбиты пышные клумбы, есть тихий пруд и уютные беседки, птицы заливаются – невероятная красота! Разумеется, по сравнению со столичными садами.

Но больше всего меня радовало то, что у шуфу в поместье был глубокий погреб, в котором хранилось вино.

Хуэйчжоу был так далеко от столицы, а мир вокруг был так величествен. Я словно родилась вновь или оказалась в новом теле, теперь-то я это точно чувствовала.

Поначалу родители думали, что я отдыхаю и восстанавливаю силы, чтобы совсем скоро вернуться в столицу. Но неожиданно для себя я влюбилась в Хуэйчжоу, в это беззаботное и прекрасное место. Жила я тут уже долго и возвращаться не собиралась. Старший брат помог подкупить придворного лекаря деньгами и шелком, чтобы родители даже не думали о моем возвращении в столицу.

За последние три года я возвращалась домой только в первые дни Нового года и на дни рождения родителей. Достаточно было задержаться в столице чуть дольше, как мне сразу нездоровилось и я немедля направлялась в Хуэйчжоу.

В резиденцию Юйчжан-вана я не заходила со дня свадьбы.

Сам Юйчжан-ван в столицу тоже не возвращался, он все время находился с лагерем в Ниншо. Я уже три года была замужем и за все три года ни разу не видела мужа в лицо.

Он был на границе, а я в Хуэйчжоу, в тысячах ли от него.

Той ночью в порыве злости я сорвала с головы фениксовую корону и отдала его подчиненному ленту. Меня снедала обида, я ненавидела этого человека всем сердцем. Когда я болела, он написал мне письмо, в котором искренне раскаивался и молил о прощении. С тех пор каждые несколько месяцев он присылал письма, дорогие подарки и шелка.

Поначалу я испытывала к такому вниманию отвращение, но постепенно привыкла. В какой-то момент поведение этого грубого воина даже показалось мне любопытным – быть может, ему действительно было очень стыдно и он такими подарками старался искупить свою вину, считая, что это его долг как мужа? Он, конечно, был человеком простым и грубоватым, но хотя бы делал все это от чистого сердца. Письма у него были лаконичные, он всегда спрашивал о здоровье. Очевидно, что их писал один и тот же помощник, но печать принадлежала Юйчжан-вану. Он же был воин, а воины не умеют писать так