Хрустальная ложь - М. Эль

любил сюрпризы. Строгие, консервативные, они ценили порядок и предсказуемость превыше всего. А появление Валерии Андрес — да ещё как спутницы главы клана, Виктора Энгеля, — было не просто сюрпризом.

Это было землетрясение.

Они собрались в большом, мрачном зале, где тяжелые бархатные портьеры пропускали лишь скудный свет, а воздух был пропитан запахом старой кожи и вековых секретов. Вокруг длинного, отполированного до блеска стола сидели члены Совета. Серые костюмы, ледяные глаза, шёпоты, полные недовольства и предвкушения конфликта, наполняли помещение.

Валерия вошла спокойно, с высоко поднятой головой, её шаг был твёрд, несмотря на недавнюю рану. Рядом с ней шёл Виктор, его присутствие было скалой, его взгляд — щитом. Его рука нежно, но крепко сжимала её ладонь, посылая невысказанную поддержку. Да, теперь все знали, что никакая она не Рихтер.

Они ждали вал неприязни. И он обрушился моментально, как холодный водопад.

— Она европейка. — Голос первого старейшины прозвучал с отвращением.

— Она Андрес, — добавил другой, его тон был ещё более осуждающим.

— Она — угроза стабильности клана! — прошипел третий.

— Это политическое самоубийство, Виктор! — воскликнул четвёртый, его глаза были полны негодования. — Вы не можете привести сюда эту женщину!

— Она сбежала от собственной семьи! — продолжал старейшина с седой бородой, его взгляд был полон осуждения. — Что будет, если она сбежит и от нашего клана, унеся наши тайны?

Валерия даже не моргала, её лицо оставалось бесстрастным, хотя внутри всё сжималось от ярости. Она не отводила взгляда, встречая каждый выпад с холодным достоинством.

Виктор напрягся, готовый перебить каждого, его челюсть была стиснута, а в глазах зажёгся опасный огонь. Он был готов ринуться в бой, защищая её.

Но вдруг встал Люциан. Его движения были медленными, но каждое из них несло в себе вес десятилетий власти и уважения. И тишина упала на зал так, будто прозвучал выстрел, заглушив все шёпоты и возмущения. Он редко появлялся на собраниях, после того, как отдал пост своему сыну.

Он прошёл вперёд, опираясь ладонью на трость с серебряным набалдашником, и оглядел всех мужчин, которые были старше, опытнее... и слабее. Его взгляд был холоден и проницателен, заставляя каждого опустить глаза.

— Ещё одно слово против моей невестки — и я выкину говорящего вон. — Его голос был тихим, но в нём звенела такая стальная угроза, что по спине пробегал озноб.

Зал вздрогнул. Старик с седой бородой, осмелившийся на последнее возражение, попытался что-то сказать, его голос был хриплым.

— Люциан, ты не понимаешь...

— Я понимаю всё лучше вас, — перебил Люциан, его голос стал чуть громче, но сохранил ту же опасную сталь. — Её зовут Валерия. Она спасла жизнь Виктору. Она закрыла его собой, приняв пулю, предназначенную ему. Она — причина, по которой мой сын вообще жив. И, что самое важное, мы с её семьей всегда были в дружеских отношениях. Её имя и клан вызывают уважение, а не презрение.

Старейшины переглянулись. Аргументы были неоспоримы, а авторитет Люциана — абсолютен.

Люциан сделал шаг вперёд, его взгляд остановился на каждом члене Совета. — И если кто-то из вас сомневается в её лояльности, в её силе, в её праве быть здесь — пусть выйдет вперёд. Я хочу посмотреть смельчака, который скажет это мне в лицо. Сейчас же.

Тишина. Никто не вышел. Никто не посмел даже пошевелиться. В зале царила абсолютная тишина, нарушаемая лишь редким, нервным дыханием. Валерия почувствовала... защиту. Не давление. Не контроль. А истинную, мощную защиту, которая окутала её, согревая изнутри. Чувство, которое она никогда не испытывала.

Она тихо сказала, её голос прозвучал удивительно отчётливо в этой тишине:

— Спасибо, мистер Энгель.

Люциан мягко посмотрел на неё, его суровое лицо смягчилось в тёплой улыбке. А Виктор... просто улыбнулся, гордый до безумия, его взгляд был прикован к ней, словно он видел в ней весь свой мир. Он знал, что сейчас его женщина окончательно принята в семью. В его семью.

...

Это был их первый месяц в тишине. Месяц, отсчитанный после кошмара плена, после оглушающего удара пули, после безжалостного вихря войны, после бесконечных побегов и проклятых, нервных тайных поездок по чужой Америке. Впервые за годы — всё было… спокойно. Не нормально. Не просто, нет. Но осязаемо, хрупко, спокойно.

Просыпались они, как по негласному договору, в одном и том же порядке. Сначала Валерия. Несколько драгоценных минут она проводила в почтительном молчании, прислушиваясь к ровному, чуть хриплому ритму его дыхания, вдыхая знакомый, успокаивающий запах его кожи. Иногда ее пальцы невесомо касались жестких прядей, обрамляющих его лицо. Иногда она позволяла себе уткнуться носом в теплую впадинку его ключицы, чувствуя, как бьется под кожей пульс. А порой просто лежала, не мигая, глядя на него, и эта нежная близость казалась такой невероятной, что она до сих пор не могла поверить в ее существование.

И только потом Виктор, не открывая глаз, словно нащупывая ее по инстинкту, подтягивал к себе, укрывая ее своим теплом.

— Не двигайся… — хрипловатый, сонный голос, неизменный каждое утро, обволакивал ее, как туман. — У меня есть ровно пять минут абсолютного спокойствия, прежде чем ты начнешь спорить, командовать или растворишься где-нибудь в поисках кофе.

— Я не растворяюсь, — шептала она в ответ, чувствуя его крепкое объятие.

— Ты растворяешься, — его ладонь тяжело и собственнически ложилась на ее талию. — И всегда непременно босиком, чтобы я точно не услышал.

Однажды, едва дождавшись, пока его дыхание станет глубоким, она попыталась бесшумно выскользнуть из-под одеяла, ступая на цыпочках, как тень. Он поймал ее одним неуловимым движением, его рука, казалось, появилась из ниоткуда, и властно легла на ее бедро, прижимая к матрасу. Глаза по-прежнему были закрыты.

— Назад.

— Виктор…

— Назад, змейка. Легко и добровольно, — голос Виктора был полон дремотной угрозы. — Или понесу.

И она вернулась, ощущая себя пойманной хищницей, но скрывая довольную улыбку в изгибе его шеи.

Завтрак стал их еще одним, не менее важным, тихим ритуалом. На кухне, залитой утренним светом, Виктор пил свой обжигающе-крепкий черный кофе, без сахара и лишних слов. Для Валерии же он собственноручно готовил нечто особенное: ароматный кофе с кардамоном, от которого по дому разносился пряный, уютный запах.

— Не смотри так, — она ставила перед ним дымящуюся чашку, чувствуя его взгляд.

— Я смотрю, как ты просто… живешь рядом.

— Не романтизируй, — она пыталась отшутиться, но ее щеки предательски розовели.

— Поздно, — отвечал он, и его ладонь, словно невзначай, касалась ее талии, притягивая ближе. — Ты сама меня таким сделала. Безвозвратно.

И, конечно же… Каждые два-три дня это повторялось. Словно по невидимому сигналу, она все равно исчезала