Хрустальная ложь - М. Эль

была воплощением спокойствия, уверенности и скрытой, смертоносной опасности — как и подобало Андрес. Да. Она больше не прятала своей фамилии. Когда один из глав, человек с тяжелым взглядом и отточенными манерами, попытался задеть Виктора колким вопросом, она ответила вместо него. Холодно. Ювелирно. Ее слова, словно клинки, рассекали воздух, безупречно точные, юридически выверенные, обнажая слабость оппонента. Все в зале ахнули, пораженные.

И тогда Дон Рамос, аксакал мира криминала, невольно подался вперед.

— Леди… простите, как к вам обращаться? Госпожа Рихтер?

Виктор, не отрывая взгляда от Рамоса, медленно, опустил ладонь на ее талию. Жест был спокойным, но властным, безмолвным, но ясным для всех.

И произнес:

— Моя жена.

— Что? — выдохнул кто-то из дальнего угла, и этот возглас повис в напряженной тишине.

— Моя. Жена. — повторил он, его голос стал чуть жестче, подчеркивая каждое слово.

Валерия сделала вид, что не услышала, хотя кровь полыхнула огнем в венах, а сердце заколотилось как сумасшедшее. Ее лицо оставалось непроницаемым. Внутри же бушевала буря, словно шторм в открытом море.

Рамос закашлялся, пытаясь взять себя в руки. — Я… разумеется. Большая честь.

— Для вас — да, — сухо ответил Виктор, не дрогнув ни единым мускулом.

Она тихонько толкнула его локтем под столом, едва заметно. Он лишь усмехнулся — виновато, но в то же время чуть хищно, только для нее.

Они вернулись домой к полуночи. Огромный дом встретил их бархатной тишиной, полной обещаний покоя: охрана спала, Селина, должно быть, давно исчезла в гостевом крыле, свет был приглушен, создавая интимный полумрак. Валерия сняла туфли прямо у входа, чувствуя, как холодная гладь мрамора приятно холодит уставшие ступни.

— Устала? — спросил Виктор, наблюдая за ней.

— Нет… — она подняла на него глаза, в которых отражались мириады невысказанных мыслей. — Просто странно слышать, как ты представляешь меня… женой.

— А разве это не правда? — невинно приподнял бровь он, в его взгляде плясали озорные огоньки.

— Виктор…

— Что?

Валерия закатила глаза, но уголки губ дрогнули в легкой улыбке.

— Ты невозможный.

Он подошел ближе, прижимая ее спиной к массивной дубовой двери, словно стремясь впечатать в себя. Опустил голову — так близко, что их дыхание смешивалось, а кончики носов почти касались.

— Позволь мне быть невозможным… только для тебя.

Валерия развернулась, собираясь идти переодеться, но он поймал ее за руку, не отпуская.

— Подожди.

Виктор открыл стеклянные двери настежь, впуская прохладу ночной свежести и аромат цветущего жасмина из сада.

— Пойдем.

— Куда?

— Танцевать.

— Мы дома.

— Тем лучше, — его глаза блеснули в полумраке.

Он вышел босиком на мягкую, влажную траву. Она нерешительно — следом.

Луна, полная и величественная, висела прямо над их головами, разливая серебристый свет, в котором каждая травинка казалась выкованной из металла.

Виктор включил еле слышную мелодию, проникающую в самую душу. Прикоснулся к ее талии и поднял ее ладонь к своим губам, оставляя легкий поцелуй на тонких пальцах.

— Разрешите пригласить мою жену… на танец.

Она тихо рассмеялась, этот звук был музыкой для его сердца. Они закружились по теплой траве. Она была мягкая, влажная от росы, прохладная под босыми ногами. Ее черные волосы, рассыпавшиеся по плечам, касались его щеки. Его ладони горели огнем, прижимая ее к себе. И только безмолвная луна была свидетелем того, как они смотрели друг на друга — так, словно видели друг друга впервые в жизни, с каждой секундой открывая что-то новое, сокровенное. Словно все их прошлое стерлось, оставив лишь этот момент, этот танец, это дыхание.

И в какой-то момент Виктор остановился. Замер, крепко держа ее за руки. Опустился на одно колено.

— Валерия.

Ее сердце замерло, дыхание оборвалось. Она не могла пошевелиться, ее взгляд был прикован к нему. Он вынул из внутреннего кармана маленькую бархатную коробочку. Открыл ее. Внутри — кольцо. Чистое серебро, холодное и благородное, в котором мерцал призрачный свет луны. Он знал ее предпочтения, знал, что золото она никогда не носила.

А внутри, по ободку, была выгравирована надпись на латыни: «Mors certa — amor certior». «Смерть неизбежна — но любовь ещё неизбежнее».

Ее горло перехватило, воздух застрял в легких.

— Ты…

— Ты сказала «да» намного раньше, чем сама понимаешь. Каждый твой взгляд, каждое прикосновение…

Виктор взял ее руку, его пальцы слегка дрожали. — Но позволь услышать это.

Она прикрыла глаза, и сквозь слезы счастья, которые обжигали веки, каждым атомом своего существа, шепотом, что был громче любого крика, выдохнула:

— Да.

Валерия даже не заметила, как он поднял ее на руки, закружив в вихре ликования. Она смеялась — чистым и звонким смехом, который разнесся по ночному саду, отражаясь от листвы. Он прижимал ее к себе так крепко, так трепетно, будто держал в объятиях весь свой мир, все свое будущее, все свои несказанные обещания. И в этот миг мир действительно казался целым. И принадлежал только им двоим.

Виктор нес её в дом. Нежно, но крепко. Она обхватила его ногами за талию, прижимаясь всем телом, чувствуя, как его мышцы напрягаются под ней. Он осторожно опустил её на кровать. Не отпуская, сразу же прижал к себе. Его губы нашли её, не давая опомниться, и он целовал её глубоко, медленно, выбивая воздух из лёгких.

Она обняла его за шею, её пальцы впились в волосы на затылке.

— Виктор… — выдохнула она, когда он чуть отстранился, чтобы перевести дух.

— Я здесь, змейка, — он ответил ей в поцелуй.

Его слова были низкими, хриплыми, но такими настоящими.

— Мне плевать, кто был до меня. Плевать на боль. На все годы, что ты пряталась. Это прошлое. Мое счастье — это ты. Сейчас. Здесь.

Слёзы выступили на её глазах, но она улыбнулась сквозь них.

— Я тоже люблю тебя.

Поцелуи стали жадными, торопливыми. Его руки скользнули под платье. Ткань зашуршала, падая на пол. Он не дал ей опомниться, повалив на спину, и жадно целовал, пока не сбил дыхание. Её руки уже тянулись к его рубашке, разрывая пуговицы.

— Снимай, — выдохнула она, когда он немного отстранился, чтобы помочь.

Виктор сорвал с себя остатки одежды. Теперь их тела были голыми, горячими. Кожа к коже.

Его губы, его язык исследовал каждый изгиб ее тела. Он целовал шею, плечи, спускался ниже, вызывая мурашки. Валерия выгнулась, чувствуя, как огонь разгорается внутри. Её стон сорвался с губ, когда он коснулся груди.

— Моя, — прохрипел он, впиваясь губами в её кожу, оставляя влажный след.

Валерия притянула его лицо к себе.

— Твоя, — ответила она.

— Ты — мое солнце, Валерия, — шептал он, его дыхание опаляло её кожу.

— А ты — мой дом,