Проклятие ворона - Мила Дуглас

Биргитта, и в ее голосе зазвучал гул битвы. – Боролись с ненавистью, холодом и болью, что их связывала и раздирала. Как лед весной трещит и ломается под солнцем, так и стена между ними рушилась под напором той странной любви. Их связь… их мучительная, неразрывная связь стала мостом. Мостом через бездну Сумрака. Не ключом одним, а… светом, который соединил их вместе! Пламенем, что растопляет мертвый холод, и льдом, что укрощает всепожирающий огонь отчаяния. Смогли ли они выстоять? Погасили ли Сумрак совсем?

Бабушка покачала головой, и в уголках ее глаз блеснула влага, отраженная огнем.

– Не знаю, милые мои. Легенда стара, конец ее затянут временем, как наши горы туманом. Может, они стали вечной парой, обреченной гореть и замерзать, но держать Сумрак в узде? Века прошли, а остров… здоров. Но в черных водах фьордов еще шепчутся волны о проклятых Вальхёррах, их долге… и о вороне с голубкой, чья любовь заставила дрогнуть вечный лед. Ответы все погребены во мраке. И лишь отчаянная надежда… или безумная гордыня… могут попытаться их отыскать. Но теперь… теперь мы знаем, что даже самая жгучая боль может стать началом пути.

– Я буду вороном! Самый черный! И найду свою голубку!Первым вскочил Орм, его медные волосы вспыхнули.

– А я – голубка! Чистая, с огнем! – закричала Фрейя, закружившись. – Лети ко мне, Ворон! Но… ой, как холодно!Он раскинул руки-крылья, изображая боль: – Ай! Горю!

– А я – другая голубка! Белая! И меня тоже надо найти! – запела Лив, пытаясь вовлечь братьев в игру.Она притворно сжалась. – И я вороном! Буду херсиром, как папа, дружину вести за собой! – Торгейр метнулся к Фрейе, изображая борьбу.

Комната снова наполнилась криками:

– Каррр! Жжет!

– Гууу-уу! Холодно!

– Лети за мной, голубка, даже если больно!

– Ненавижу тебя, чернокрылый.

Они сталкивались, отталкивались, смеялись и снова тянулись друг к другу, разыгрывая сложный танец притяжения и отторжения легендарных птиц.

– Ну все! Ти-и-и-ихо! – ее голос прозвучал с железной властностью.Бабушка смотрела на них. В ее глазах, поверх привычной грусти ушедших дней, мелькнул новый отблеск – надежды и веры в свой род. Внезапно она хлопнула в ладоши – резко, как удар топора по щиту.

Дети замерли, обернувшись. Биргитта подняла палец, ее взгляд стал острым и предостерегающим.

– Играть в воронов и голубок – дело важное. Но сейчас – баю-бай! Огонь угли съел, ночь чернее крыла ворона. А если вы так кричите о любви да ненависти… – Она наклонилась вперед, понизив голос до леденящего шепота, – Тролли услышат. Они обожают сильные чувства. Особенно те, что рвут душу. Услышат… и придут. Прямо из-под камней очага, по теням… тихо-тихо…

Орм и Торгейр невольно отпрыгнули от камина. Лив схватила сестру за руку. Даже отважная Фрейя притихла, чувствуя, как по спине пробежал холодок не от игры. Бабушка кивнула, тень легкой усмешки тронула ее губы.

– Так что – марш по кроватям, мама будет с вами еще строже, чем тролли! Давайте, детки, быстрее ветра! И ни звука! Чтобы ни один йотун-ходун не учуял ваши горячие сердечки!

Дети, не смея перечить, лишь переглянулись – взглядами, полными и остатков игры, и нового понимания услышанного – и, стараясь ступать бесшумно, поспешили к дверям детской. Их шаги затихли. Биргитта осталась одна. Она откинулась на спинку кресла, глядя на багровые тлеющие искры. Шепотом, будто обращаясь к теням на стенах, она добавила:

– Найдут ли они своих голубок и воронов, когда вырастут? И выдержат ли огонь и лед жизни?

И в тишине, нарушаемой лишь шипением углей, завывание ветра в трубе звучало то ли как крик далекой чайки, то ли как эхо древнего вороньего карканья над ледяными водами Вальхёрров.

Глава 1

Деревня близ Ладоги, затерянная в бескрайних лесах озерного края, купалась в золоте заката. Воздух был густ и сладок: дымок от глинобитных печей смешивался с ароматом свежеиспеченного ржаного хлеба и терпким духом сушеного зверобоя да чабреца, развешанного под стрехой. У колодца, обвитого резными коньками, стояла рыжеволосая девушка Заряна. Вечерняя прохлада ласкала кожу, но ее била мелкая дрожь – не от холода. Вода в ведре колыхалась, отражая багрянец неба и могучие силуэты вековых елей-стражей на опушке. Их ветви шептали на ветру древние песни, но Заряне слышался в них лишь неясный зов, тоска по чему-то огромному, неведомому, что лежало за кромкой леса, там, где солнце садилось за горизонт. Она чувствовала себя перелетной птицей в клетке, сердце ныло странной тревогой.

Пальцы невольно коснулись венчика скромного полевого василька, росшего у сруба. Цветок тут же потянулся к ее ладони, будто к солнцу, его синева заиграла ярче. Из-за плетня донеслось тревожное ржание – Клюся, старая кобыла деда, всегда нервничала перед грозой. Заряна мягко цокнула языком, шагнула к забору. Едва ее ладонь легла на взмыленную шею животного, дрожь утихла, темные глаза увлажнились покоем. Дар. Тихий, теплый свет жизни, струящийся от нее ко всему живому. Ее бабка-знахарка сулила великое, но в деревне дар всегда был лишь поводом для шепота да пытливых взглядов.

Иссиня-черное перо, холоднее ночного камня, не дрогнуло на ветке. Ворон. Не просто птица – сгусток теней, вырезанный из самой сердцевины вечной зимы. Под когтями, крепкими как старые корни, мох побелел, скованный игольчатым инеем. Из-за густых ветвей елей, что дышали предгрозовой сыростью, пара обсидиановых бусин уставилась на золото у колодца. Цель. Нашел.

Она стояла там. Рыжий вихрь волос – пламя, брошенное назло угасающему багрянцу заката. Силуэт, нежный и… теплый. Невыносимо теплый. Гейр Вальхёрр, скованный проклятием Хель, ощутил это тепло как удар кинжала под ледяную броню. Не сильная боль. Глухое, назойливое жжение. Оно пробиралось сквозь перья, сквозь морозную плоть ворона, добиралось до окаменевшего ядра внутри. Что-то дрогнуло там, в вечной мерзлоте, – ничтожная, готовая испариться капля влаги. Перья на загривке непроизвольно взъерошились. Дискомфорт. Чистый свет ее дара бился о его тьму, как волна о скалу.

Фитиль для темного пламени его отчаяния. Его спасения.

Он видел все. Как цветок тянулся к ее ноге – глупый, обреченный порыв жизни. Как нервная кобыла у забора утихла под ее ладонью – сила, текущая из нее рекой, которой она не владела. Не доброта. Ресурс. Неиссякаемый источник чистого света, необходимый, чтобы зажечь древние руны, унять безумие острова, бросить вызов самой Хель. Идеальный инструмент. Ее незащищенность резала взгляд – тонкая шея, открытые предплечья, безоружность. Чистая добыча в непроглядном тумане.

В глубине черных глаз, где клубились тени проклятых душ, что он нес в себе, что-то шевельнулось, зашевелилось. Призраки застонали от