Проклятие ворона - Мила Дуглас

в ней, сконцентрировалось в ладони и выплеснулось ослепительной, обжигающей молнией прямо в него. Она ударила его в грудь, отбросив на шаг, но… не сбила. Вскинула руку во второй раз и на его лице, там, где луч света коснулся его щеки, остался тонкий, дымящийся шрам. Кожа обуглилась.

Острая боль. Кожа обуглилась. Вместо стона из его горла вырвался смех. Короткий, резкий, лишенный тепла. Пальцы коснулись шрама.

– Светлоокая, – прозвучало уничижительно, как обращение к глупому ребенку.

– Не пытайся даже. Твой огонек лишь щекочет.

Голос звучал презрительно, но внутри Гейра бушевал холодный восторг. Восхищение этой неукротимостью, которую он должен был сломить. Это было… прекрасно. Как дикий конь рвет поводья. И он жаждал ее укротить.

Гейр двинулся к ней. Быстро, как тень. Заряна отпрыгнула назад, к роднику, но путь был отрезан. Ее движения были отчаянно грациозны, как у загнанной лани, и это лишь подстегнуло его. Крепкие руки схватили ее за плечи. Она рванулась, ударила кулаком в лицо, почувствовав под костяшками твердость челюсти. Он лишь наклонил голову, приняв удар. Его хватка стала железной. Потом – боль. Острая, дергающая боль в корнях волос. Он схватил ее за длинную косу и резко дернул на себя, заставив вскрикнуть от неожиданности и унижения. Ее вскрик – звук чистой ярости и ненависти к захватчику – ударил ему в кровь, как крепкий мёд. Густые, огненные волосы, обжигающие даже через перчатку. Лицо ее оказалось в опасной близости от его бледного, со шрамом лица. Дыхание Гейра было холодным, как морозный воздух.

– Теперь ты моя добыча, рыжая, – прошипел он, и в его голосе звучала неоспоримая, хищная уверенность.

– Перелетная птичка попала в силки.

Свет не сработал. Физическая сила была ничтожна против его мощи. Но Заряна не сдавалась. Не плакала. В ее глазах горел огонь дикой лесной кошки. Когда он потянул ее к себе, она впилась зубами в его руку. Даже сквозь плотную кожу перчатки он почувствовал давление челюстей, яростный укус. Боль была острой, щедро приправленной ее ненавистью. Она била ногами, царапала свободной рукой его лицо, шею, пытаясь достать глаза. Это был вызов. Тепло, пробегающее по жилам, заставляющее кровь бежать быстрее, а сердце сжиматься словно в кулаке. Ее сопротивление было эликсиром, опьяняющим и опасным. Каждая неуправляемая вспышка ее силы, каждое проявление неукротимости – все это возбуждало его с почти нечеловеческой силой. Он хотел видеть больше. Чувствовать больше. Сломить это.

– Ах, голубка, – он заломил ей руку за спину, легко прижав к себе так, что она задыхалась от его силы и запаха стали, кожи. – Эта злость… Эти коготки… Это только распаляет мужчину.

Его голос был низким, опасным, дразнящим. Он наслаждался ее беспомощной яростью, процессом укрощения.

Резким движением Гейр сбросил свой тяжелый плащ на влажную землю у родника. Потом толкнул ее. Заряна потеряла равновесие и упала спиной на грубую ткань. Прежде чем она успела вскочить или перекатиться, он был сверху. Коленями он прижал ее бедра, одной рукой легко схватил оба ее запястья и завел ей за голову, пригвоздил к земле. Его вес был невыносим, сдавливал грудь, вытесняя воздух. Она билась под ним, как рыба на берегу, пытаясь вырваться, но его хватка была неумолима. Гейр сидел на ней, подавляя. Его темные глаза безжалостно изучали ее лицо, искаженное гневом и отчаянным усилием, ее вздымающуюся грудь, ее хрупкость, которую он с такой легкостью сломал.

В этом взгляде было что-то большее, чем просто контроль. Было любопытство, почти… любование. Как хищник рассматривает редкую, красивую добычу перед тем, как нанести смертельный удар. Его пальцы в перчатке сжали ее запястья чуть сильнее, заставляя ее ахнуть от боли. Ему хотелось… большего. Ощутить эту силу, эту жизнь под собой иначе. Проучить ее по-настоящему. Заставить этот огонек в ее глазах погаснуть от чего-то иного, кроме страха. Но холодный разум, дисциплина убийцы и осознание ее роли взяли верх. Не сейчас. Не здесь. Ей нужно быть целой. Живой. До острова. Унижение, демонстрация абсолютной власти – вот чего было достаточно. Чтобы сломить дух, сделать послушной и подчинить себе.

– Скоро, – прошептал он почти беззвучно, его губы почти коснулись ее уха, – скоро на острове ты станешь моей. А потом…

– Леший тебя в болото утащи! – выдохнула Заряны, задыхаясь. Голос надрывался от ярости и невыплаканных слез.

Гейр рассмеялся громче, резче. В этом смехе была горечь древнего проклятия и саморазрушительная ирония.

– Меня даже Хель не примет, – произнес он с ледяной усмешкой. – Я давно принадлежу чему-то похуже. В его глазах на миг мелькнула тень древнего и безысходного опустошения, предначертанности, но тут же погасла, снова скрытая маской жестокости.

Он больше не медлил. Резким движением он перевернул ее на живот, все еще удерживая запястья. Одной рукой он прижал ее затылок к земле, используя собственный вес, чтобы обездвижить верхнюю часть тела. Свободной рукой Гейр молниеносно сдернул с себя узкий, прочный кожаный ремень с пряжкой. Заряна почувствовала, как холодная, жесткая кожа впивается в запястья, когда он туго стянул их за спиной, зафиксировав ремнем с лязгом пряжки. Боль от стянутых суставов заставила ее ахнуть. Он не отпустил ее косу – схватив ее у самого основания, Гейр дернул, заставляя Заряну вскрикнуть и запрокинуть голову, лишая возможности упереться лбом в землю или укусить. Прежде чем она успела собрать дыхание для нового крика или проклятия, он накрыл ее с головой своим плащом, погрузив во тьму и в его запах— стали, мужского тела, крови. Плотная ткань душила, мешала дышать. Он поднял ее как мешок, перекинул через плечо. Мир Заряны сузился до его шагов, до боли в сдавленных мышцах и стянутых запястьях, до гудения собственной крови в ушах и всепоглощающей ярости, смешанной с леденящим ужасом.

– Куда?! Куда ты меня тащишь, чужеземец?! Отпусти! – крики доносились из-под плаща, приглушенные, полные неистовства и ужаса. Но было уже поздно. Ее слова были лишь фоном к его мыслям.

Гейр нес ее к берегу, где у старого причала качалась не ее утлая лодчонка, а длинная, зловещая ладья – драккар. На его борту уже ждали. Дружинники в кольчугах и шкурах, с лицами, закаленными ветром и войной. Увидев своего ярла, шагающего по скользким камням с явно живым, кричащим и дергающимся свертком через плечо, они загоготали. Грубый, жестокий смех раскатился над водой.

– Ха! Попалась голубка, ярл? – крикнул один, широкоплечий, с медвежьей шкурой на плечах.

– Крепко клюнула, судя по морде! – добавил другой, тыкая пальцем в свежий шрам на скуле Гейра.

– Держи крепче, а то улетит! – заржал третий.

Гейр не удостоил