На сети - Ирина Ингрин

Настя увидела меня и помахала рукой. Я замахала в ответ. Может, стоит подойти? В своем джинсовом костюме она казалась иностранкой, на мне же – дурацкое дешевое платье с рынка. Но хотя бы поздороваемся, когда еще у меня будет такой шанс. Отойду всего лишь на минутку, может, Антонина и не заметит.

– Привет, – Настя радостно улыбается. – Будешь наггетсы?

Я киваю в ответ, чувствуя неловкость: еда, что расставлена на их столе, мне и не снилась – креветки, куриные крылышки, персики, виноград.

– Надолго приехали? – пытаясь побыстрее прожевать сочное мясо, лепечу я.

– На неделю. Что у вас тут нового?

– Да ничего. Каникулы вот начались. Говорят, сегодня после Симека будут гуляния; в поселке около реки есть площадка, может мальчики раздобудут мяч и сыграют во что-нибудь.

– Ух ты, здорово! Должно быть, будет весело. Увидимся там?

Но ответить мне не дал зычный голос:

– КИРА!

Оборачиваюсь и вижу, как Антонина, недовольно обмахивая постеленную скатерть от мошкары, отгоняет ворон: те с добычей немедленно улетают прочь.

Лечу обратно со всех ног, но, не успевая добежать, оказываюсь под потоками брани.

– Ты как посмела без присмотра здесь все оставить? Совсем сдурела? Вороны тут все разнесли, а она ускакала, вот уж услужила, – от злости и стыда женщина покраснела, переживая, что ситуация разворачивается на виду у всего поселка.

– Я не специально, просто быстренько отошла поздороваться…

– Ах быстренько, вы посмотрите на нее, – шипит Антонина в ответ. – Безответственная, да ты же нас ни во что не ставишь. Небось думаешь, что мы тут глупостями занимаемся, веселиться тебе не даем. При любом удобном случае сразу сбегаешь, дикая! Ничего тебе нельзя доверить, вот же бестолковая…

Все детство на меня навешивали ярлыки – каждый, кто мог. Безответственная. Шумная. Эгоистка. Неряха. Выскочка. Задира.

Эти слова огромным ведром помоев изо всех сил выплескивались на мою макушку. Я ходила в вонючих брызгах, не сомневаясь, что все сказанное правдиво: дети всегда верят взрослым, пока жизнь не научит их иному, но и после нужно приложить много сил и стараний, чтобы отмыться от чужой, въевшейся в душу, грязи.

Но в тот солнечный день ко мне неожиданно пришла мысль – разве я и вправду такая, дикая? Всего-то поздороваться отошла! Но для Антонины чужой ребенок был чем-то вроде зеркала, отражающего ее страхи, привычки и черты характера, которые она не желала признавать в себе. Зато как просто увидеть и осудить свои слабости в ком-то другом, беззащитном.

Но вот только это все – ее, не мое. Я – лишь та, кем считаю себя сама.

Антонина наскоро собрала пустые тарелки, недоеденные пироги, оставив мужу лакомые кусочки у могильной плиты: единственный обед, который она могла теперь для него приготовить. И отпустила меня домой – я должна была отнести сумки и пойти на прополку картошки, хотя работа в Симек считалась за грех: в праздник люди должны отдыхать и веселиться.

– Но разве прополка – это работа? – размышляла она вслух. – Целый день потеряем. И чем тогда вообще заниматься?

– Посидеть в саду, попить прохладный чай, позагорать во дворе, посмотреть телевизор, – начала было я.

– Опять ты за свое! Иди уже, чтобы я тебя не слышала. Загляну еще к двоюродной сестре мужа и тоже приду, тебе с картошкой помогать. Смотри там, не халтурничай!

Что ж, и на этом спасибо.

Я пошла с уже опустошенными дребежащими сумками обратно в поселок.

Улицы были совсем безлюдными, воздух казался легким и праздничным, словно во всем мире в эту субботу не было никаких забот. Может, если идти быстрее, я успею хоть на пару минут включить телевизор и посмотреть кусочек «Классного мюзикла», который как раз сейчас должен транслироваться.

Я прошла мимо дома Насти, замерла, как всегда, у ворот Тимура. И заметила кого-то на балконе его дома: в черной водолазке, словно не из этого мира, казалось, Тимур размышлял о чем-то важном. Он потерял родителей два года назад, но на кладбище не пошел – не любил показывать свои слабости посторонними.

Его взгляд ударил в меня, как молния – прямо посреди жаркого июньского солнечного полудня. Он хмурился непрошеному вниманию: далекий, недоступный, холодный. Может, он просто скрывает свой интерес, боится показать истинные чувства? Но в душе он заинтересован мной, заинтригован маленькой деревенской девчушкой, замершей под его взглядом?

Всю жизнь на меня навешивали ярлыки из чужих мнений и мыслей. И, сама того не замечая, я поступала точно так же со своей любовью.

Глава 24

Этим вечером на Насте – самое красивое платье, золотой кулон и серьги с бриллиантами. Ее гнетет одиночество, но она сама отдалилась от друзей после болезни матери, после встречи с Сергеем. Бывшие приятели и подруги казались ей теперь незнакомыми и недалекими.

Мама слаба. Она попросила дочь выглядеть сегодня «на должном уровне», и Насте не хочется ее расстраивать. Отец и Тимур устраивают званый ужин.

Казалось, каждый из них находится на грани. Отец – из-за денег, последние из которых были потрачены на довольно дорогое лечение жены, Тимур – из-за стремления сохранить активы компании и не сбавлять обороты производства.

– Мы после пожара до конца не отошли, нужно закупить еще материалов, а вы все просите меня урезать расходы и вывести вам денег на счет. Но ваш лимит почти исчерпан. Так не пойдет. Мои родители не одобрили бы такое положение дел.

– Да как ты не понимаешь, это же все временно, – по привычке яростно в ответ наседал Михаил Александрович. – Твои родители, если бы знали всю ситуацию, встали бы на мою сторону. Мы всегда приходили на помощь друг другу, без этого у нас ничего не вышло бы, – и, помолчав, уже более спокойно продолжил. – У Николетты выявили метастазы, необходимо пройти еще один курс химии, потом реабилитация. Я лишь прошу о небольшой отсрочке.

– Я не думаю, что это то, что нам нужно сейчас.

– Да чего тогда ты хочешь?! Проси о чем угодно, только давай повременим с новыми закупками.

Мужчины сидели перед огромным телевизором в гостиной, шел очередной футбольный матч. Он был удобным фоном: внимательное слежение за игрой служило прикрытием тщательного обдумывания слов собеседника и собственных ответов.

– Есть одна вещь, – медленно, расставляя аккуратно каждое слово, заговорил Тимур после долгой паузы. Эту речь он репетировал в голове все последние месяцы практически ежедневно.

Михаил Александрович напрягся. Тон Тимура не был обычным – деловым и уверенным, в нем читались скрытые