Летний сад - Полина Саймонс

– Он был выпускником, лейтенантом! Мне что, нужно было позвонить Рихтеру и заявить, что папочка запрещает двадцатидвухлетнему парню идти на войну?

– Хватит надо мной смеяться!

– Я не смеюсь над тобой. Но если честно, что я должен был сделать, как ты думаешь?

– Больше. Меньше. Что-то еще.

– Ох, ну почему я сам об этом не подумал?

– Мне хочется, чтобы мы что-то предприняли быстрее! Чтобы мы не были так горды, так невнимательны!

– Это кто был невнимателен? Ты? – Александр покачал головой. – Только не я. Я не хотел этого для него, и он это знал. Он мог отправиться куда угодно… – Лицо Александра скривилось. – Он мог иметь что угодно. Он сам захотел этого для себя.

– И почему ты думаешь, так случилось? – язвительно спросила Татьяна.

Ладони Александра хлопнули по островку.

– А ты бы как хотела, чтобы я это исправил?

– Ты должен был убедить его не ехать туда! Он бы постепенно прислушался к тебе.

– Он бы меньше всего стал это слушать! Он бы сделал все вопреки моим советам! Именно поэтому я старался помалкивать…

– Ты бы лучше старался не молчать. Ты ведь понимал, что стоит на кону.

– Таня, эта страна воюет! И мы не просто воюем, мы стараемся не дать Вьетнаму пойти по пути Советского Союза, Китая, Кореи, Кубы! Кто лучше нас с тобой знает, что это означает? Кто лучше Энта знает, что это значит? Как же я мог удержать его от этого?

– Ох, мы безусловно все знаем, – ответила Татьяна. – И мы такие умные. Вот только посмотри теперь на нас. Мы должны были понять, что на нас надвигается: будущее. Мы должны были видеть все в целом.

– И предотвратить это?

– Да! – выкрикнула Татьяна. – Ты знал, чем он рискует! Ты знал!

– Давай, теперь ты становишься… нерассудительной. И это мягко говоря, мягче не скажешь.

Татьяна качала головой:

– Не думаю, что я нерассудительна. Ничуть. Ты должен был этого не допустить.

– Как? – закричал Александр.

– Возможно, если бы ты не вернулся из Берлина в военном мундире, он не был бы так зачарован им. Возможно, если бы ты не надевал свои военные штаны при каждом удобном случае, так ведь нет! Может, если бы ты не надевал на него свою офицерскую фуражку на Оленьем острове, я же тебя просила не делать этого…

– Ну а может, если бы ты не стала без конца рассказывать ему, что я был солдатом, так ведь нет! – возразил Александр. – Может, тебе следовало поменьше выставлять напоказ мои раны. Это же не я хвастал перед ним дурацким орденом Героя Советского Союза!

– О? А кто его учил заряжать пистолеты, когда ему было всего пять лет? – закричала в ответ Татьяна. – Кто учил стрелять, когда ему было двенадцать? Что, думаешь, я не чувствовала запаха пороха на твоей одежде, когда возвращалась с работы? Ты в двенадцать лет учил его стрелять; когда ему было шестнадцать, ты брал его с собой в Юму на испытания реактивных установок, ты хоть думал тогда, что он со всем этим будет делать в своей жизни?

– Я не знаю, Таня, – сказал Александр, потирая лицо и закрывая глаза. – Ты хочешь сказать, что, если бы мы с тобой были совершенно другими людьми, этого не случилось бы?

– Ох как умно! Ладно, посмотри на него теперь, в белом мундире, с «Пурпурными сердцами», Бронзовыми и Серебряными звездами, со всеми его пистолетами и винтовками – и исчезнувшего! Что толку для него во всех этих наградах, в твоей фуражке, в твоей винтовке? – Татьяна уже плакала. – Он пропал!

– Я знаю, что он пропал.

– Где он? Ты двадцать лет работал на разведку – и что в том пользы?

– Я прекрасно знаю, какое оружие разрабатывают Советы. Но – да, вряд ли они пришлют мне досье с обозначением места нахождения Энтони.

– Отлично, Александр, чудесно! – Татьяна скрестила руки на груди. – Вопреки твоему сарказму ты по-прежнему ничего не знаешь. Нам надо было знать лучше и быть умнее. Принимать лучшие решения.

– Матерь Божья! – Александр запустил пальцы в волосы. – Мы теперь анализируем все наши решения? И как далеко в прошлое мы зайдем? Каждое самое маленькое решение, принятое нами за многие годы, могло привести мысли Энтони к тому моменту, когда он вместо любого из шести университетов выбрал Вест-Пойнт, к тому моменту, когда решил продлить контракт в четвертый раз! Тебе и вправду этого хочется?

– Он не стал тем, чем стал, в пустоте, – возразила Татьяна. – И, как тебе хорошо известно, такие решения не принимаются за минуту. – Она многозначительно посмотрела на мужа. – И – да, все это повлияло на него.

– Да! – рявкнул Александр. – Начиная с самого первого!

Они замолчали. Татьяна сдерживала дыхание. Александр сдерживал дыхание.

– Я не говорю о его окончательном выборе, – снова заговорил Александр, даже не пытаясь понизить голос. – Он не сам ко всему пришел. Он пришел через нас. И веришь ты этому или нет, мы начали это еще до того момента, когда ты ползла в снегу и истекала кровью в грузовике, пробираясь через Финляндию и Швецию, неся его в своей утробе.

– Да, – огрызнулась она. – Мы, безусловно, начали еще до того, так? Но как далеко в прошлое ты хочешь забраться, чтобы изменить свою судьбу, Александр Белов?

– Как угодно далеко, Татьяна Метанова, – сказал Александр, ударив кулаком по граниту и сбив фарфоровую чайную чашку на каменный пол, после чего рванулся к двери кухни. – Как угодно далеко, лишь бы перейти эту чертову улицу.

После этого говорить было нечего. Просто нечего сказать. Энтони пропал. Александр перешел улицу, а теперь его сын был потерян, и делать было нечего, кроме как звонить по телефону, играть с тремя младшими, работать, ездить в Юму. Смотреть друг на друга. Отправляться спать вместе, лежать спина к спине, глядя в стены, пытаться найти там ответы, или живот к животу, тоже пытаясь найти ответы.

Они ходили со сжатыми зубами, они захлопывали двери перед своей жизнью.

Недели превратились в месяцы, и пролетали они как дни, длинной серой чередой, становившейся все более длинной и серой с каждым прошедшим днем.

Это добавляло новые удары плетью по спине Александра. Это заставляло Татьяну все ниже опускать голову, когда она заботилась о детях, о доме или бежала в отделение Красного Креста в Финиксе, почти не глядя на Александра. В них царила пустыня Сонора, в их опущенных глазах, в их страхах, слишком глубоких, и каждая мысль была как удар молотком по сердцу, и каждое воспоминание – как режущий удар по спине, и