Летний сад - Полина Саймонс

бассейне. Джейни стояла перед ним, прилаживая маску и ласты. Татьяна умолкла, пока муж не закончил помогать девочке. Никого больше не интересовал человек на Луне.

Когда Джейн с бульканьем упала в воду, Александр повернулся к Татьяне.

После нескольких успешных вылазок ранее в этом месяце, Энтони дали отдохнуть семь дней. Предполагалось, что он вернется к исполнению долга восемнадцатого июля. Но он не вернулся.

– Возможно, он просто забыл, когда нужно вернуться, – сказала Татьяна.

– Да. Возможно.

– Они его ищут?

– Конечно, они его ищут, Татьяна.

– И сколько уже дней?

– Три.

Вместе с Энтони исчезли его оружие и специальный пропуск, позволявший ему беспрепятственно передвигаться по всем дорогам и городам Южного Вьетнама. Ему только и нужно было, что предъявить этот пропуск, и он мог сесть в любой самолет, в любой грузовик, в любую лодку, и его доставили бы туда, куда ему было нужно. Этот пропуск нельзя было подделать; с ним можно было пройти куда угодно; с ним нигде не могли задержать владельца.

– А с кем он там жил?

– Один. Он сообщил, что отправится в Плейку.

Плейку был городом в пятидесяти километрах от базы в Контуме. Лейтенант Дан Элкинс, друг Энтони и командир разведгруппы, сказал Рихтеру, что единственно странным, если подумать, было то, что Энтони собирался поехать туда один. Он много раз ездил туда за последний год. Но обычно Дан с Энтом, друзья с шестьдесят шестого года, отправлялись в увольнительную вместе, чтобы расслабиться; они бродили по Вунгтау, заглядывали в бары, в офицерские клубы, развлекались.

Другой странностью по размышлении было то, что Энтони до сих пор не подписал контракт на следующий срок службы. Его нынешний заканчивался в августе, но он пока не говорил, что хочет его продлить.

Татьяна и Александр молчали, глядя на купавшихся детей.

– И что думает Рихтер?

– Не знаю. Я ведь не Рихтер, да?

– Александр!

– Чего ради ты на меня кричишь? – Он показал на детей.

Она понизила голос:

– А ты чего ради огрызаешься? Что думает Рихтер, что могло случиться?

– Я не знаю!

– Теперь с чего ты кричишь? – Татьяна глубоко вздохнула. – Они его записали как пропавшего без вести?

Александр на какое-то время застыл, но наконец покачал головой:

– Он был в увольнении.

Они уставились друг на друга.

– И где же он? – чуть слышно спросил Александр. – Разве ты не знаешь ответы на все вопросы?

Татьяна развела руками:

– Милый, давай просто подождем. Может быть…

– Да, – решил Александр, резко вставая. – Может быть…

Больше они не могли говорить об этом.

К счастью для троих мокрых малышей в бассейне, к счастью для их непреодолимых, непререкаемых потребностей.

Но позже, когда дети уже заснули, они стали перебирать письма Энтони. Они сидели на полу своей спальни и как одержимые читали и перечитывали каждое, ища подсказок, какого-то единственного слова.

Ситуация здесь хуже, чем мы представляли… Коммунисты будут стоять на своем… Действия Штатов не отпугнут вьетнамцев… большинство туземцев с гор, хмонгов, не понимают английского… хорошие ребята, но ни слова по-английски! Кроме одного, и из-за этого я всегда с ним. Ха Сай знает английский лучше меня. Папе он бы понравился; он настоящий воин… Опустошающие грозы… Проливные дожди… Давящая влажная жара… Одиночество в джунглях… Иногда я мечтаю о люпинах в пустыне. Это, должно быть, какая-то путаница. Я же никогда не видел их в Аризоне. Где мы тогда были, мам, где я мог видеть поля пурпурных люпинов?!

Энтони спрашивал о братьях и сестре, немного рассказывал о товарищах Дане Элкинсе, Чарли Мерсере, хвалил Тома Рихтера за то, что тот хороший командир. О девушках не писал. Никогда не упоминал о девушках ни в письмах из Вьетнама, ни в разговорах о Вест-Пойнте. Он ни разу не приводил домой ни одну, начиная со старших классов школы. Он не говорил о своих вылазках, или о схватках, или о тех, кого потерял или спас. Это они узнавали от Рихтера и из копий приказов о награждении.

Не нашлось ничего, что взбодрило бы онемевшую Татьяну.

– Он появится в любую секунду, – сказала она наконец Александру. – Вот увидишь.

Александр промолчал, продолжая держать в руках письма, мрачный, бледный. Татьяна привлекла его к себе, и они сидели на полу, а перед ними лежали письма Энтони. Татьяна обнимала его и шептала: «Тсс… все будет в порядке» и «Есть какое-то простое объяснение…».

Но он был так разбит, что она замолчала.

Они ждали вестей.

Прошел день.

Потом другой.

Люди Рихтера прочесывали леса и дороги, рисовые поля в долине между Плейку и Контумом, обыскивали лачуги, берега рек, болота, ища хоть какой-нибудь след Энтони или его оружия, что-нибудь. «Должно быть, он наступил на мину», – наконец неохотно сказал Рихтер Александру. Или попал в засаду. Грязная дорога между Плейку и Контумом была относительно безопасна, все американские военные ездили по ней, но, возможно, он по какой-то причине отклонился от курса, возможно…

Но командование, не имея никаких свидетельств, не могло ничего утверждать.

Татьяна непрерывно молилась о том, чтобы они не нашли следов Энтони.

– Он не пропал без вести, – сказала она Александру еще спустя три дня. – Так как же они его называют?

Она вышла за мужем в сарай и теперь стояла рядом, глядя на него.

– Никак. Просто пропавший. – Он не смотрел на нее, глядя на свой рабочий стол.

– Пропавший? Это такое обозначение?

– Да.

– И какое официальное название для этого?

Последовала долгая пауза.

– Находящийся в самовольной отлучке.

Татьяна, пошатываясь, вышла из сарая, перестав задавать вопросы.

Дни превратились в неделю.

Неделя превратилась в две.

Татьяна стала вспоминать примеры, перешагивать через камни, грызть все прутики, что попадались ей на пути, причитать над ними, хвалить, изучать, как будто, роясь в закоулках памяти, она могла бы найти то, что сломало бы и починило все, может быть, исцелило бы или разрушило все, делала все так, словно 20 июля 1969 года Том Рихтер мог и не позвонить им из Вьетнама. Может, если бы она умерла в блокаду… Может быть, если бы она умерла на Ладоге или на Волге или от туберкулеза, от коллапса легких… Может быть, если бы она не поддалась на чертову ложь Александра… «Оставь, Татьяна. Оставь меня мертвым и иди дальше… Ох, и помни Орбели». Может, если бы она осталась в Стокгольме, будучи на седьмом месяце… Она бы теперь была гражданкой Швеции. Энтони был бы гражданином Швеции. Никакого Вьетнама для шведов. Она понимала, что не должна так думать, связывая себя узлом изнутри. Если бы, если бы, если бы…

Пока