Летний сад - Полина Саймонс

Александр слушал, но ему хотелось, чтобы он ничего не слышал.

– Ответь, – повторил он, – чего хотел Энтони?

– Ох, послушай… – с наигранным пренебрежением произнесла Викки, – ты ведь знаешь, каковы молодые. Он хотел свой пирог, он хотел веселья, «Билтморов», прогулок вдоль Гудзона… Конечно, он говорил, что хочет меня. Но он хотел всех женщин. Он хотел всего. А почему нет? Он и имел всё. – Она всхлипнула. – Всё!

Александр уже изучил каждую плитку пола террасы.

– Я была уверена, что он порвет со мной через месяц, через полгода, через год… Но – нет, он продолжал возвращаться, – сказала Викки, вытирая лицо. – Пока не получил диплом… а потом, даже не оглянувшись, умчался во Вьетнам. Я ему сказала – хорошо, что мы просто развлекались вместе, Энт. Так тебе легче уйти. Спасибо, что нам было хорошо вместе. Спасибо за те лунные вальсы, которых мы не танцевали, спасибо за обещания, которых мы никогда не давали друг другу, за солнце, которое никогда не сияло над нашими головами. Разве ты не рад, что не разбил мне сердце? Разве ты не рад теперь, когда уезжаешь, что не любил меня?

Викки закрывала лицо ладонями.

Александр еще какое-то время посидел с ней. Но теперь действительно было уже нечего сказать.

Встав, он сказал:

– Викки, возможно, ты подумаешь об этом более внимательно. Родителей можно простить за то, что они были слепыми дураками, но говорю тебе: такие вещи очень трудно скрыть от мужа.

Викки отмахнулась:

– Александр, ты лучше других знаешь, что в отличие от тебя Том был ужасным мужем. Хороший человек, плохой муж.

– Даже ужасный муж замечает подобное.

– Да, ну, если муж с пятьдесят девятого во Вьетнаме, возвращается в страну всего дважды в год и вообще служит с сорок первого… Я знаю, он ничего не замечает. Я Тома не видела уже два года. Я не разговаривала с ним шесть месяцев. И если бы не его день рождения, я и не позвонила бы. И уж конечно, он не звонил мне, чтобы сообщить об Энте, да и с какой бы стати? Об этом я не тревожусь. Он ничего не знает. – Она помолчала. – А ты расскажешь Тане?

– Не знаю, – ответил Александр. – Не хочется ей говорить. Но все двадцать восемь лет мне было очень трудно скрывать что-либо от моей жены.

Викки отвела взгляд, и Александр тоже, собирая стаканы, выбрасывая окурки.

– Думаешь, теперь мне нужно притворяться лучше?

Он пожелал ей спокойной ночи.

Крадучись, дыша ровно, Александр вернулся в постель, прислушиваясь к дыханию Татьяны.

– Я не сплю, – сказала она.

Он вздохнул:

– Ну конечно.

Татьяна повернулась к нему, они какое-то время лежали молча, держась за руки.

– Ты ходил поговорить с ней?

Он кивнул, всматриваясь в ее лицо, пытаясь понять ее настроение.

– Она знает, где Энт?

– Нет. – Александр привлек ее к себе. – Да я и не спрашивал.

Татьяна прижалась ухом к его груди, прислушалась к биению сердца.

– А ты спрашивал… а она сказала тебе что-то такое, чего тебе не хотелось бы слышать?

– Да, она говорила мне то, чего я не хотел слышать.

И Александр рассказал Татьяне историю Викки и Энтони.

Когда он закончил, Татьяна долго молчала, а потом заговорила очень медленно:

– Надо же, Даша не видела того, что было прямо у нее перед носом, и теперь это легче понять. Они ведь и не скрывали… как и мы. Они все оставляли на виду – и теперь я это вижу. – Татьяна на мгновение прижала ладони к щекам. – Моя подруга Викки всегда была пылкой особой, – продолжила она. – Когда я впервые с ней встретилась, она плакала, потому что ее первый муж вернулся с войны, и она не знала, как сказать об этом своему любовнику, которому она даже не сообщила, что замужем. Она была неверна своему первому, неверна последнему и всем, кто был в промежутке. Она влюбилась в Рихтера – ей всегда хотелось влюбиться в героя войны – и вышла за него вопреки здравому смыслу. Конечно, он вряд ли был честен с ней в ответ. Я не стану гадать, что тут было первым, курица или яйцо. Я полагаю, что она как раз потому за него и вышла, что знала: она всегда будет для него любовницей, а не женой. И такая роль ей подходила. – Татьяна помолчала. – И вот что должно немного нас утешить: у Викки были любовники в Африке, в Европе, в Азии, в Австралии. Она путешествовала по всему миру и развлекалась с парнями. – Татьяна горестно моргнула. – И до того, как она сегодня зарыдала за моим столом, я не понимала: из всех ее приключений, мимолетных страстей, что возникали и угасали, Энтони – единственный, кого она не может забыть.

Они лежали в постели лицом друг к другу. Тихо кивая, Татьяна приложила ладонь к щеке Александра.

– Я слишком хорошо понимаю чары этих нежных песен, – прошептала она.

Он прижался к ней, подвел локоть под ее шею и теперь ощущал большие теплые груди, прижавшиеся к его нагой груди, – в них был покой, в них было сострадание.

На следующее утро за завтраком первое, что сказала им бледная заплаканная Викки (когда дети ушли в школу):

– Александр, ты ей рассказал?

Александр с Татьяной переглянулись.

– Я рассказал.

Викки кивнула:

– Ну, теперь я должна сообщить кое-что, о чем затрудняюсь сказать Тому. Как вы можете представить, есть парочка причин, по которым он может оказаться не таким понимающим, как ты, Александр.

– Я тоже не такая понимающая, как Александр, – мрачно заявила Татьяна.

– Знаю, – кивнула Викки. – Потому что ты сама – не грешница. Извини. Это непростительно, и я не знаю, что тебе сказать. Мы можем потратить еще лет десять, налаживая все и разбираясь во всем, и я знаю, что все будет хорошо, потому что ты и похуже вещи прощала. – Все трое сидели, склонив головы над чашками с кофе. – Но прямо сейчас, – продолжила Викки, – нам нужно найти нашего мальчика.

С этим они согласились. Они должны были найти их мальчика.

Викки достала из кармана какое-то письмо:

– Я получила это четыре месяца назад, оно от Энтони. Отчасти поэтому я и пряталась в Европе. Я не готова была поделиться этим с кем бы то ни было, и мне не хочется делиться этим сейчас с вами. Вам нелегко будет это услышать, мне нелегко будет это прочесть. Если Энтони когда-то найдут, ему тяжело будет узнать о том, что вы обо всем слышали. И абсолютно невозможно, чтобы