Летний сад - Полина Саймонс

class="p1">– Потому что Викки замужем за Томом Рихтером. А Энтони знает свое место. Но когда-то давно ты мне сказал только одно слово – «Орбели». Я просила не уходить, не сказав ничего, и ты сказал. Ты мне оставил Орбели. Мун Лай – это единственное слово Энтони для нас. За тысячи миль, другой женщине, оно так же непостижимо, как «Орбели», так же бесит, так же бессмысленно… и так же полно смысла, как «Орбели». Это непростительно – так же как то, что ты сделал со мной, поскольку знал, что я не понимала, что означает «Орбели», потому что я не знала имени директора Эрмитажа. Этот проклятый куратор с его ящиками произведений искусства…

– Да, – кивнул Александр. – Искусство было единственной страстью Орбели. Он вывез все, чтобы спасти.

– Все прекрасно и замечательно. Только не было координат твоего местонахождения в особом лагере номер семь в Заксенхаузене. – Она чуть заметно улыбнулась. – Ладно, Мун Лай – это голос Энтони из джунглей. Мун Лай – Орбели для Энтони.

Александр никак не мог насытиться сигаретами.

– И что мы собираемся делать с этим единственным таинственным именем? Единственный человек, который может нам помочь, – это муж женщины, получившей письмо от нашего сына, письмо, которое мужу никогда не прочитать. – Он помолчал. – Если я скажу Рихтеру то, что мы знаем, он не станет нам помогать, он лично найдет Энтони и убьет его.

– Ну конечно, ты не расскажешь ему всего, что знаешь, – сказала Татьяна. И потом: – Почему ты выглядишь таким скептичным и несчастным – теперь ты вдруг потерял способность сказать, что ты должен делать? Это же ради твоего сына. Позвони Рихтеру, сделай вид храбрый и безразличный, ври от всей души!

Александр перестал расхаживать и остановился вдали, уставившись на нее.

Татьяна покачала головой, отвела взгляд, энергично тряхнула головой и сказала:

– Нет. Абсолютно нет. Ни при таких обстоятельствах. Нет.

Она шагнула к нему, он шагнул к ней. Их руки обняли друг друга. Она была все такой же маленькой, стройной, она прижалась к его груди, его руки целиком обхватили ее.

– Ох, Таня…

– Нет, Шура.

Они были в своем огороженном ночном саду. Стоял октябрь шестьдесят девятого, было прохладно. Александр разжег огонь в каменном очаге, и, когда тот разгорелся, они разделись, и он уложил ее перед очагом на толстое стеганое одеяло. Их скрывали цветы, огонь, невысокая глинобитная стена. Это было их личное Лазарево под созвездием Персей в Аризоне. Они занялись любовью; они целовали друг друга, а потом Александр сел у стены, вытянув ноги, а она села на его колени, обхватив руками его шею, прижавшись животом к его животу, грудью к его сердцу, губами к его губам. Он придерживал ее, его ладони бродили по ее бедрам, по ее спине, по ее волосам.

После он надел свои армейские штаны, а она – его армейскую футболку. Она села перед огнем, а он лег, опустив голову ей на колени. Они сидели неподвижно, не говорили ничего, пока не догорел огонь в их небольшом саду.

– Детка, пожалуйста, почему на меня падают твои слезы?

Она погладила его по лбу, по глазам, по щетине:

– О боже… Потому что я понимаю, о чем ты думаешь. Это не то, о чем думаю я. Ты хочешь поехать во Вьетнам искать его. Пожалуйста, не надо. Нет. Мне этого не пережить, Шура. Мне не выжить без тебя. Я не могу. – Глухое рыдание последовало за этими словами. – Мне хочется, чтобы я умерла тогда, в лесу на озере Ильмень! Я должна была умереть. Никто не мог поверить, что я это сделала. Если бы я умерла, ничего этого не случилось бы!

– Таня, – сказал Александр, сжимаясь от горя, – ты тридцать лет рассказывала своему мужу, своей семье ту историю на озере Ильмень, чтобы придать нам сил, дать нам надежду, вселить веру. Два самых важных жизненных урока, которые Энтони вообще получил, заложены в той истории. А теперь ты мне говоришь, что предпочла бы умереть?

– Ты думаешь, Энт помнит историю, что случилась в лесу на озере Ильмень?

– Да разве он мог забыть? Нет, он не может. – Александр протянул руку, чтобы вытереть ее щеки. – Помоги мне. «Дайте вина погибающему…» Расскажи.

Татьяна наклонилась, прижавшись влажной щекой к его щеке, поцеловала влажными губами.

– Песнь песней, которая наша, – прошептала она. – «Пусть он целует меня поцелуями уст своих, потому что ласки его лучше вина…»

Она выпрямилась. Он закурил, не сводя глаз с ее лица, наблюдая за движением ее губ, за блеском ее глаз, вдыхая никотин и ее нежное дыхание, вслушиваясь в ее рассказ о воронах и братьях.

Глава 15. Королева озера Ильмень

Вороны и братья

Татьяна вела лодку через озеро. Она не разговаривала ни с Сайкой, ни с Мариной, сосредоточившись на гребле, но слушая их болтовню.

День стоял хмурый. Накануне сильный дождь не расчистил небо, облака висели низко над озером, словно вновь угрожая дождем в любую минуту. Было по сезону прохладно, примерно двадцать пять по Цельсию. Девушки надели кофты с длинным рукавом и длинные штаны, чтобы защититься от жгучей крапивы и кусачих комаров. Сайка хотела надеть платье, но одно словечко совета от Татьяны – и она сменила его на штаны и теперь была благодарна. Сайка не хотела натирать вонючим и жгучим спиртным все тело, и так покрытое припухшими следами недавних укусов пиявок, но опять же Татьяна убедила ее, что укусы насекомых могут быть хуже, чем запах спирта, и почти так же плохи, как укусы пиявок. Сайка прислушалась и теперь была довольна. В лодке под ногами Татьяны стояли две плетеные ивовые корзины, одна для черники, вторая для грибов. Она прихватила и небольшой нож для чистки овощей, чтобы не напугать грибы большим лезвием.

Ее дед, – убежденный в возможности случая – всегда советовал ей брать с собой в лес часы и компас. Татьяна сомневалась на этот счет: лишь начиная учиться научным методам по Жюлю Верну, она пока не набралась в этом опыта. Часы, взятые взаймы у Даши, отставали на две минуты в час, знала она. У самой Татьяны часов не было, потому что она не следила за временем.

Слегка вспотев, Татьяна погрузилась в свои мысли и лишь с запозданием заметила черную, быстро мчавшуюся тучу над головой; она посмотрела вверх и инстинктивно вскинула вверх весло, защищаясь. Туча состояла из черных воронов, их были сотни, они неслись слишком близко к головам девочек. Птицы громко кричали, бешено махали крыльями